Долорес любила поспать, но сегодняшняя ночь выдалась просто кошмарной. Когда рано утром позвонил Эдвин, она облегченно вздохнула.

— Ох, Эдвин… Я не хотела обижать тебя. Я… Прости меня.

— Все в порядке, Долорес. Я просто хотел сказать, что не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Я был бы рад тебе помочь, но если ты твердо решила продать гостиницу, будь по-твоему.

— Спасибо… — Из глаз Долорес брызнули слезы. — Извини, что огорчила тебя вчера вечером.

— Ничего, переживу. Не беспокойся об этом.

— Я плохо спала…

— Я тоже, — засмеялся он. — Нам следовало спать в одной постели. Тогда все было бы в порядке.

— Да…

— Какие у тебя планы на сегодня? — Была среда, ее выходной.

— Собираюсь разбирать кладовку.

— Помощь не нужна?

— Очень нужна.

Эдвин приехал в начале четвертого, в кедах, джинсах и толстом свитере. Долорес бросило в дрожь от желания: что бы ни надел этот человек, он всегда выглядел сильным, мужественным и красивым.

Он молча вошел в комнату, захлопнул дверь и поцеловал Долорес так жадно, что у нее закружилась голова.

— Извини за вчерашнее. Самолюбие взбунтовалось. Не вынесло, что ты отказалась от моей помощи.

— Я не хотела обижать тебя…

— Знаю. Все, с этим покончено. — Он снова поцеловал ее. — Я соскучился. Хочу тебя.

Они прошли в спальню, раздели друг друга и упали на кровать.

— Я люблю тебя, — почти не отрываясь от ее губ, хрипло проговорил Эдвин.

— А я тебя… — И не было на свете слов слаще этих.

Его горячие губы и руки жадно ласкали ее тело. Долорес страстно отвечала ему, и вскоре любовники сгорали от дикого, первобытного желания.

Она любила его тело, гладкую кожу, обтягивавшую тугие мускулы, ее вкус и запах. Кровь пела, движения становились все быстрее и быстрее. Наконец страсть была утолена, и они вытянулись на кровати, не размыкая объятий.

Долорес слушала, как бьется его сердце. Она поцеловала его чуть влажную от пота грудь, улыбнулась и закрыла глаза.

Когда в измученное тело влились новые силы, она посмотрела на часы. Было начало пятого.

— Пора пить чай, — сказала она.

Эдвин поцеловал ее в макушку и засмеялся.

— Священное время! Ничто на свете не может отвлечь тебя от файф-о-клока!

— Ничего не поделаешь, это гены.

— Гены? Ах да, твоя английская бабушка!

— Чай придает бодрость. А после того, как ты меня «изнасиловал», мне надо восстановить силы.

— Ну что ж, если чай может помочь этому, тогда я — за! — засмеялся Эдвин.

Она встала с кровати, накинула на себя кимоно, заварила свой любимый «Липтон» и поставила на стол чашки и тарелку с испеченными Эндрю лимонными пирожными. Они сидели в гостиной и чаевничали, окруженные старыми вещами, которые Долорес незадолго до того выгребла из чуланов и ящиков.

К несчастью, поверх кучи бумаг лежала фотография Энди и десятилетней Коры, стоявших на крыльце дома. Красивый дом, и красивый ребенок, красивый муж.

Муж, которому нельзя было доверять. Жалкая пародия на мужчину.

— Чудесный дом, — сказал Эдвин, глядя на фотографию.

— Позолоченная клетка… — вздохнула она и покачала головой. — Нет, не клетка. Просто мне так казалось. Я была в плену собственных заблуждений. Жалела себя.