Такими вот записями Рита осведомляла свой дневник обо всем происходящем. Зачем? Она и сама не знала, видимо женская потребность выговориться кому-то немного видоизменилась в этом ребенке, и в качестве поверенного всех тайн, она использовала саму себя, только на бумаге.

Харьков встретил Риту дождем и полным отсутствием знакомых лиц на перроне. К счастью, адрес бабушки у нее был записан. Язык, как говорится, доведет и до Киева. Риту он довел до театра Шевченко. Пристав к какой-то женщине с расспросами о местонахождении нужной улицы, Рита тут же выложила всю свою судьбу. Женщина прониклась состраданием и предложила девочке вот прямо сейчас отправиться с ней на репетицию в театр, где она работала осветителем, а потом уже ехать к бабушке, которая, как выяснилось от этого самого театра жила совсем недалеко.

В театре Рита с замиранием сердца оглядывала происходящее. Она сидела в осветительской, пила горячий, вкусно пахнущий чай, отламывала, как и все руками, ломти горячего еще, черного хлеба и сквозь маленькое окошко, из-за спины Марины Ивановны — так звали Ритину новую знакомую — глядела на сцену. Актеры говорили на украинском, этого языка Рита в принципе не знала, но по созвучию вполне можно было догадаться о смысле фраз. Спектакль показался девочке очень красивым, с тех самых пор Рита прониклась уважением и преклонением перед красивейшим, текущим мощной складной рекой, украинским языком. Много позже, начитавшись переводов Коцюбинского и Леси Украинки, девочка безумно жалела о невозможности пересказать все это на языке авторов. Когда низенький но крепкий мужчина в костюме и с бородой — как выяснилось он был режиссером — рассадил всех актеров на первые ряды и стал на вполне русском языке объяснять им, кто они такие, и зачем их на свет мать родила, и что мать эта вполне могла в день их зачатия в кино, например сходить, что было бы куда лучше и продуктивней для советского театроведенья, чем заботиться об их появлении на свет, Рита открыла от изумления рот. Такого стройного и красивого мата девочке слышать еще не приходилось.

— А что ему не понравилось? — шепотом спросила она Марину Ивановну.

— А, — женщина махнула рукой, — не обращай внимания, тут все такие, всем что-то не нравится, а менять никто ничего не хочет.

— Марин, а Вы не могли бы мне подсказать… — начала было Рита, но ее собеседницу куда-то позвали и она, извинившись, убежала. Рита долго еще сидела в каморке, но никто не приходил.

— Ты че тут расселась, а? — уборщица грубо отшвырнула Ритину сумку куда-то в коридор.

— Я, это, я Марину Ивановну жду.

— Так ушла она давно, разревелась после беседы со своим мужем бывшим и убежала домой. Тебе бы тоже идти надо, поздно уже.

Рита молча взяла вещи и побрела к выходу. Она вышла на улицу и оторопела. Темное небо подмигивало миллионами звезд, не видно было не единой тучки. Улица освещалась разноязычными надписями на витринах. Дома казались Рите ужасно большими, в Лобытнангах выше пятиэтажек вообще не было. Приветливо шелестели листвой разлапистые каштаны.

— Это мой город, — тихо прошептала Рита, — это город для меня!

— Ехать будем? — из подъехавшего такси высунулась хитрая физиономия.

Рита испугалась, разговаривать с незнакомцами она не собиралась. Девочка бросилась бежать по направлению метро, из которого они недавно выходили с Мариной Ивановной.