Рука потянулась к ране, коснулась повязки. Шею она не охватывала, крепилась к коже липкими краями.

— Как давно я здесь?

— Да, вот, только привезли, минуты не прошло.

— Меня прямо на ринге вырубило. — Я скрипнул зубами, чувствуя жар, зарождающийся где-то под грудиной. — Повреждения так серьезны?

— Не столько серьезны, сколько вызывают сложности. Повреждена кожа, куска так и вовсе нет, как и куска подкожной мышцы, зубами ж гад вырвал! — Тренер выматерился. — Грудинно-ключично… в общем, вот эта, — он постучал по мышце, выступающей сбоку на шее, — травмирована. Ты не сможешь поворачивать голову. Любое движение левой рукой будет тревожить рану. Малейшее попадание в челюсть вырубит тебя и откроет кровотечение. Они своего добились.

— Какой вердикт вынесли судьи? — поинтересовался я, закрыв глаза и сосредоточившись на ощущениях. Жар представлялся огненным шаром, пускающим лучи-ложноножки в вены и артерии. Негативные мысли сгорали там, как в топке, давали сил. — Меня сняли с соревнований?

— Васютина дисквалифицировали и увезли на медэкспертизу, оттуда он, верятно, залетит в дурку, так что формально ты прошел в следующий круг…

— Стоп, как в дурку? — не открывая глаз, спросил я. — Да его судить надо за покушение на убийство!

— Белая горячка, — пожал плечами тренер. — Врач, который там был, сказал, что все симптомы. Васютин принял тебя за фашиста, решил защитить Родину, ну, по его словам.

— Серьезно? Какое удачное совпадение для…

— …суки Гришина, да. — Лев Витаутович покачал головой. — Мы и все, у кого есть глаза, понимают, что это не совпадение.

— Ладно, хрен с ним, с морпехом. Хорошо хоть до сонной артерии не добрался, а то бы я кони двинул. Как скоро следующий круг?

— Часа через два-три. Саня, даже не думай геройствовать! Все слабые бойцы вылетели, остались серьезные парни, с ними не получится на раз-два. — Голос его смягчился. — Ты добился отличного результата — вошел в полсотни лучших бойцов! Из тысячи, Саня! Да любой новичок бы радовался! Ты вообще дольше всех в «Динамо» продержался, причем не лиловского, а со всей области!

Слушая тренера, подумал, что как-то совсем местная милиция не котируется, раз даже сильных спортсменов нет, хотя где им еще быть, как не в органах правопорядка? Где те же бойцы ОМОНа? СОБРа, если его тут успели создать?

— Да я понимаю, Лев Витаутович, — вздохнул я, держась за шею, боль там пульсировала и отдавала до затылка и пяток. — Просто обидно. Так хорошо шли, думал, как минимум до полуфиналов дойду.

Отвечал спокойно, а сам думал: «Я не любой, это уже понятно, и я не удовлетворен результатом, потому что это нечестная игра». И когда представил суку Гришина — жар залил грудь. Представил уродливо-надменную рожу Барика — заполыхало в животе. Вспомнил выпученные глаза Васютина, каждую венку на его носу вспомнил — жидкий огонь достиг локтей и бедер. Сердце затарабанило, дыхание сбилось.

И вишенкой на торте — слова рефери: «Все, Неруш, порезвился и хватит».

Не хватит!

Все они представились картонными фигурками, которые смело в огонь взрывной волной. Ярче! Еще ярче! Ненависть бурлила и клокотала, струилась по телу, и я вдруг словно оказался внутри собственного тела, если быть точнее — в сосуде, вене или артерии, и наблюдал за происходящим через микроскоп. С током крови меня доставило к стенке аорты, сдавленной отеком поврежденной мышцы.

Я поднялся выше, туда, где она ветвится и где находится каротидный синус, название само всплыло в голове, — пучок нервов, контролирующих давление крови, температуру тела, теплообмен.