Двойню. Мальчика и девочку.
В приятных заботах я не заметил, как мы катим по дороге вдоль горной гряды, а внизу рассыпала огни Ялта.
— Думаете, Энн уже хватились? — нарушил молчание я.
— Думаю, им сейчас не до нее, — усмехнулся Тирликас. — Кому я действительно не завидую — Радину с его семейством. Скорее всего, он сводник. Но ты ж понимаешь, что его сначала загребут, а уж втемную его использовали, или он сам вызвался, выяснится позже.
К гостинице мы приехали ближе к двум ночи. Пошатываясь от усталости, я поднялся в свой номер, постучал, ведь электронный ключ был один, и я отдал его Дарине.
Девушка открыла не сразу. Ее лицо были помятым — видимо, я ее разбудил.
— Я все понимаю, — прошептала она. — И спрашивать не буду.
Переступив порог, я обнял ее.
— Спасибо.
Невероятно, но мой неугомонный друг тоже сказал, что безумно раз видеть Рину. В кои-то веки такая солидарность! Предыдущее тело было… кхм… поспокойнее даже в этом возрасте. Подвинув чемодан Рины, я прошел в комнату и увлек ее за собой.
— Давай повторим ту безумную ночь, — предложил я. — Завтра я могу быть не в кондиции.
Дарина заговорщицки улыбнулась, мы соприкоснулись ладонями. По телу заструилось желанное тепло, отгоняя сон.
* * *
Проснулся я, будто придавленный могильной плитой. Словно я лежал на огромной глубине, прижатый тоннам воды. Все силы уходили на то, чтобы сопротивляться давлению. Каждый вдох давался с огромным трудом, а уж каких усилий стоило открыть глаза… Не буду. Незачем.
Проскользнула мысль об откате — как лезвием резанула. Да какой смысл? Зачем что-то делать в мире, где ты — расходный материал. Любое государство — хищное. Оно прорастает в каждого, пьет его соки, нужно будет — сожрет, как сожрало Энн и выплюнуло перемолотое покореженное тело.
Чем мое государство лучше того, что старается его уничтожить? Тем, что я — часть него?
Невыносимо заныло за грудиной, словно когтистая лапа сжала сердце. Выхода нет. Человечество обречено. Точнее нет, все человеческое в человечестве обречено на гибель, ты живешь, пока тебе позволяют жить. Но окажись не в том месте и не в то время…
Я не хочу так жить. Меня рассекретили, и теперь либо придется стать частью системы, либо умереть. Я не хочу никого ломать, в том числе себя.
Над ухом прозвучал голос, от которого повеяло теплом:
— Са-аш, ты проснулся? Эй?
Дарина. Рано или поздно и ее вычислят, и заставят служить. Закроют в бункере и заставят лечить партийных боссов и бээровцев. Разве это жизнь?
— Я знаю, что ты не спишь, у тебя дыхание изменилось. Что за откат?
— Не знаю, — прохрипел я, не поворачиваясь и не открывая глаз.
Не хочу знать, да и какой смысл? Хочу, чтобы меня просто оставили в покое!
Но Дарина не умела считывать желания, ткнулась лицом мне в шею, и показалось, что там открытая рана, каждое прикосновение причиняло боль, но не было сил оттолкнуть девушку. За грудиной начало саднить так, что хотелось вонзить туда нож.
— Худший в мире весельчак? — не унималась она. — Худший в мире силач? Кто?
Она попыталась меня растолкать, перевернула на спину, и я на нее посмотрел. Улыбка сразу сползла с ее лица, она слезла с кровати и попятилась.
— Поняла, ты худший в мире добряк, да? Надеюсь, ты не будешь меня убивать за то, что я тебя потревожила?
Я молчал и смотрел, и не шевелился, сосредоточившись на нарыве, пульсирующем за грудиной. Моя любима девушка разговаривала со мной, как со слабоумным. Она умеет лечить тело, а душу, выходит, — нет. |