— Я сейчас вернусь, — проговорила она, пятясь к двери.

Правильно, уходи. Не мешай. Осталось найти в себе силы, чтобы подняться. Я пялился в потолок бесконечно долго. Поднялся рывком. Остатками воли толкнул себя вдоль кровати к окну. Уперся лбом в занавеску, отдышался. Так же рывком сдвинул ее. В сторону. Не до конца. И ладно. Потянулся к ручке. Распахнул окно.

В этот момент начала открываться дверь. Надо спешить. Они хотят меня остановить.

— Саша, Саша, стой! — резанул по ушам отчаянный крик.

Пятый этаж. Должно хватить высоты. Чтобы не мучиться. Я прыгнул на подоконник. Зацепился за штору. Шагнул вперед… Опора под ногами пошатнулась. Я упал, ударившись грудью. Меня схватили за ноги. Рывком втащили в номер. Скрутили руки за спиной.

Навалилась усталость. Смысл сопротивляться?

— Саша, — проговорил Тирликас, — что с тобой? Тебе нужна помощь?

— Да, — выдавил из себя я. — Дайте мне издохнуть!

— Саша говорил, что его накрывает, когда он перенапрягается, — поделилась с Тирликасом сидящая на мне Дарина. — Ну, на следующий день. И каждый раз по-разному. Вот это — что?

— Похоже на депрессивный эпизод. Очень тяжелый депрессивный эпизод.

Де-прес-сив-ный откат.

Всего лишь откат — блеснула мысль, но надежда, что боль скоро кончится, угасла.

— Подержи его. Похоже, нужно принимать радикальные меры. Мне нужно добыть сильнодействующее лекарство, на это уйдет время.

Постучали. Открылась дверь — потянуло сквозняком. Колыхнулась штора, задевая лицо.

— Что за кипеш? — воскликнул Димидко. Дальше он сказал дрогнувшим голосом: — Что происходит?

— Саня поймал депрессивный эпизод.

— Что??? Какой на хрен эпизод? Нам завтра в Свердловск лететь! Игра на носу, без него нам в вышку не попасть! Саня…

Возня. Ноги Дарины больно сжимают бока. Вывернутая рука просто отваливается. Но это ничто в сравнении с монстром, что терзает душу.

— Завтра он будет в норме, — ответил Тирликас. — А вы идите гулять, как и планировали.

Завтра. Я не доживу до завтра!

— Мне на нем так и сидеть? — спросила Дарина.

Слишком громко. Слишком высоким голосом. Я поморщился.

— Давайте его свяжем, что ли. — Она наклонилась и прошептала в ухо: — Саня, прости, так надо. Завтра спасибо скажешь.

Хлопнула дверь. Я закрыл глаза. Когда Тирликас вернулся, так и не открыл их. Дарина встала с меня. Щелкнули наручники за спиной. Ноги чем-то связали. Дарина погладила по голове.

— Сашенька, прости. Скоро это закончится. Потерпи немного.

— Закончится?

Что-то не верилось. Хотелось зарыдать, как в детстве, но слез не было. Пытка длилась. И длилась. И длилась. Время будто закольцевали. Ощущение, словно из груди наружу рвался Чужой, но не набрал сил и не мог взломать ребра. Что там вокруг, было все равно.

Рядом все время была Дарина. Подносила бутылку ко рту. Лила на губы, но я не мог разжать сведенные челюсти. Вернулся Тирликас. Укол в бедро — и немного отпустило. Я смог разжать челюсти и напиться. Чужой внутри ослаб, осталось тягостное чувство. И среди этой вязкой черноты будто бы запорхали бабочки.

— Что вы ему укололи? — спросила Дарина.

— Сильное успокоительное, — ответил Лев Витаутович.

— Название препарата?

— Тебе незачем это знать, — сказал он таким тоном, что вопросов больше не последовало.