Престарелые романтики, мать их так! Дожимай, Лева! А ты, Калганов, хватку теряешь.
Воха пожал плечами в ответ.
— Ну, ну…
За годы знакомства с Вальтером он уже успел убедиться, что с ним ничего и никогда не бывает просто.
А вот подстегивать его прилюдно якобы потерянной хваткой — тактика такая себе. На слабо он не ведется! «Пора бы тебе, Петрович, это усвоить!»
24
Долгие гудки. Абонент недоступен. Все еще прижимая плечом телефон к уху, Тамара смотрела в окно на вечерний Киев. Она полюбила этот город, но не сразу. После веселой и бесшабашной Одессы он показался ей несколько холодным и старомодным. Но за годы учебы в университете она привыкла к новому ритму жизни, изучила подводные течения столичной волокиты, обзавелась друзьями и привычками и полюбила уже взрослой осознанной любовью. Одесса осталась в ее светлом детстве, омраченном только ревностью к Тимуру. А Киев? Киев стал ее судьбой. Здесь она встретила свою первую любовь, Бориса. А потом вышла замуж за Макса, совместная жизнь с которым стала самой счастливой порой ее жизни. Да, время летит… Тамара повела плечами, словно ей стало прохладно. Она отошла от окна и вернулась за рабочий стол. Предстояло внести в типовые договора пару поправок, но она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Воспоминания не отпускали.
С интровертом Шульгой ей и тогда было сложно. Как каждой женщине, ей хотелось, чтобы он как можно чаще признавался ей в любви, восхищался ее красотой. А он? Только молча любовался ею.
Да, Боб всегда стеснялся слов любви, возможно, боялся, что от частого употребления они могут потускнеть, поистрепаться. Даже в поэзии Боб предпочитал японские хокку, три строчки — и вся суть на виду. Недавно он читал ей Басё:
Лаконичное признание. Столько лет, и все между ними туман да осенний дождь.
А когда в ее жизнь ворвался Макс — яркий, стремительный, открытый, — все девчонки были от него без ума. Ну, как могла смириться первая красавица курса с тем, что он не принадлежит ей? Сначала она стала принимать его ухаживания назло Борису. Но когда Боб не стал за нее бороться, разозлилась всерьез и вышла за Макса замуж. И не пожалела. Он давал ей все, чего она хотела, заботился, поклонялся, восхищался. Мог посреди толпы на Крещатике заорать во все горло: «Люди, смотрите — эта самая красивая девушка на свете — моя жена. Я люблю ее!»
А потом его не стало. А Боб так к ней и не вернулся. Поэтому появился Новак. Вроде бы все ожидаемо. Но…
В тишине кабинета, нарушаемой только маленьким настольным фонтанчиком, резко раздалась трель звонка. Должно быть, Боб перезванивает, обнаружив пропущенный от нее вызов. Тамара глянула на экран. Так и есть.
— Тома? Звонила? Все в порядке?
Голос у Бори звучал приглушенно, значит, звонил из гаража. А звонка не слышал, потому что работал фрезеровальный станок или что-то из его гаражной техники.
Тамара прямо-таки воочию увидела странное жилище Шульги. Железные остовы мотоциклов, стеллажи с банками. Справа над столом за занавеской — доска имени Портного.
— Извини, Боря, но днем у меня из головы вылетело. Лидия Петровна погибла… Да, Чайковская. Под машину попала… Да, да! В ее состоянии это не удивительно… Нет. Не была… Уже похоронили, скоро девять дней… Да хотела попросить — может, подъедешь?.. Спасибо! Пока.
Тамара закончила разговор и обернулась. В дверях кабинета стоял Новак. Она вздрогнула от неожиданности:
— Господи, Виктор! Напугал!
— Извини, я просто заглянул.
Новак подошел и поцеловал ее в макушку, на которой торчали пряди коротко остриженных волос.
— Нет. Ты подкрался! — Тамара улыбнулась и откинула голову, уперевшись в живот Новака. |