— Давай провожу тебя до машины.

Боб кивнул, и они медленно побрели к выходу.

Тамара неожиданно для себя самой продекламировала:

До конца Тамара читать не стала. Слишком призывно звучали эти строки. Словно это она, как героиня стихотворения, умоляла Бориса посмотреть на нее и остаться с ней, потому что жизнь коротка и лучшая половина ее уже на исходе.

— Ранняя Цветаева, — Боб кивнул, уловив скрытый подтекст и смущение Тамары и поспешил переключиться на поэтессу: — Знаешь, отпевание самоубийц до сих пор запрещено, но для Цветаевой патриарх Алексий Второй сделал исключение.

— Я никогда не думала об этом. Знала, конечно, что она покончила с собой, времена такие были, лагеря, репрессии. Ну, да. Она же венчалась с Эфроном. Отец был выходцем из семьи священников. Думаю, для нее было важно, чтобы церковь ее не отринула. Завидую тем, кто может черпать силы в религии.

Пока они шли по аллее между могил, Тамара держала Боба под руку и инстинктивно прижималась к нему плотнее. Ей так нужна была его поддержка в этот тяжелый момент.

На ум пришла аллегория: вся их жизнь — это такая вот дорожка между могил. А в конце — их собственные.

Опять Тамара невольно сравнила реакцию Виктора, который пичкал ее таблетками и упрекал в непослушании, связанном с общением с Бобом, который просто подал ей руку. Между ними возникла молчаливая близость, которая пробуждала ложные надежды у обоих. И Боб осторожно, чтобы не обидеть, отодвинулся от Тамары.

— К новой семейной жизни готовишься?

Тамара вздохнула и тоже отстранилась:

— Знаешь, у меня странное чувство. С Максом у нас тоже случилось все быстро. Он буквально ворвался в мою жизнь.

— В нашу жизнь. Да, я помню.

Тамара пропустила это замечание мимо ушей.

— Но у Макса была и своя жизнь. Куча родни, они братались с моими на свадьбе. — Тамара невольно улыбнулась, вспомнив эту картину. — С Виктором все иначе. Вроде бы за эти месяцы я узнала и поняла его. Но, по сути, я ничего о нем не знаю. Каким он был ребенком? О чем мечтал, с кем дружил?

— А что, Новак до сих пор не познакомил тебя со своей матерью?

— Ты разве не знаешь, мама Виктора умерла!

Боб остановился и замер от неожиданности.

— Когда?

— Он сказал — несколько лет назад.

Боб собрался с духом.

— Тома, его мать жива.

Тамара замерла в шоке.

— Что?

— Прости. Я не хотел тебе говорить. Не считал себя вправе. Думал, ты знаешь о клинике.

Тамара резко развернулась к Бобу, взяла его за шарф.

— Шульга! Ты должен мне все рассказать. Сейчас же!

Из машины, припаркованной у входа в колумбарий, за Тамарой и Бобом наблюдал Сотник.

20

В кабинете оперов напарники вполголоса совещались о деле.

Воха сидел на краешке стола Кошеля и вполголоса посвящал его в обстоятельства допроса Солтиса. И Кошель, который еще не утратил иллюзий, что все должно быть строго по закону и по правилам, пришел в ужас:

— Но, это, же… произвол! Надо было вызвать повесткой и допросить!

— На каком основании? В качестве кого? Свидетелем? А где он засветился как свидетель? — Воха оглянулся на дверь и снова понизил голос: — А так наверняка. Этот Солтис или хороший актер от слова «очень», или мы с ним просто лажанулись.

Воха соскользнул со стола и подошел к окну. Эта мысль сверлила мозг со вчерашнего вечера.