Но Лида не засмеялась. Ей было страшно. Так страшно, как никогда в жизни.

Тюк тюк тюк… тюк тюк…

Вместо того, чтобы повернуться, она ухватилась за край постели и стала медленно подтягивать одну ногу к животу, а вторую распрямила. Хоть тело и утратило чувствительность от долгого лежания в одной позе, Лида всей кожей ощутила, как шевелится одеяло. Только на плече, так, где она вообразила себе пальцы Алексея, кожа не чувствовала ничего.

«Конечно! Там же ничего нет, – внушала себе Лида. – Не может быть. Ничего… Никого…»

Она не спрыгнула с постели – скорее, выбросила себя из под одеяла, как камень из катапульты. Вырвалась из тёплой, пропитанной страхом тьмы в другую тьму, холодную и тоже пропитанную страхом: в тускло подсвеченную уличными фонарями спальню.

Теперь уже нельзя было успокоиться самовнушением. Слишком отчётливо она почувствовала, как чья то рука безвольно соскальзывает с плеча. Лида схватилась за дверную ручку.

Тело вибрировало от ужаса и требовало бежать не оглядываясь. Инстинкт, оставшийся от первобытных времён. Не рассуждай, беги – и передай в наследство другим поколениям тот же властный приказ инстинктов. Опасность – беги! Страх – беги!

Однако с первобытных времён что то успело измениться. Притупиться, ослабнуть. Не слыша позади ни звука, Лида, уже вцепившись в дверную ручку, замерла. И медленно обернулась.

Она должна знать…

Разворошённая постель, подушка с вмятиной от её головы. Груда одеяла. На подушке что то лежит. Что то, торчащее из под одеяла. Лида была уверена, что это рука. Но уверенность быстро испарилась. Было слишком темно. Глаз выхватывал только резко очерченные контуры. Остался в постели кто то или нет – не разобрать.

«Включи свет, – сказала себе Лида. – Дура, просто включи свет. Всё станет ясно».

Вместо этого она мягко, чтобы не клацнуло в замке, повернула ручку и выскользнула из спальни. Слишком страшно.

Пол коридора всё так же был подсвечен полоской из под двери зала. Отчётливо слышался торопливый стук клавиатуры. На губах Лиды заиграла невольная улыбка. Так Алексей печатает, когда всё в голове сложилось. Дело движется к концу, и он торопится закончить. Лида пересекла коридор и тихо нажала на ручку зальной двери.

Сейчас перестанет быть страшно. Сейчас Алексей успокоит её, скажет, что она глупенькая, спросонья навыдумывала себе ужасов. И это будет правдой, потому что, в самом деле, не может быть так, чтобы кто то неслышно прошёл в их квартиру, лёг вместо Алексея в постель и просто лежал…

В зале царил всё тот же холодный сумрак, наполненный стуком клавиш. Фигура Алексея так же чётко рисовалась на фоне монитора. Всхлипнув от облегчения, Лида подбежала к нему и схватила за плечо.

И замерла.

Было так, словно её пальцы легли на статую. Алексей был неподвижен и твёрд, как гранит. Или, скорее, как лёд. Точно весь холод мира исходил именно от него. И спортивная куртка с капюшоном скользила по нему, точно была наброшена на ледяную поверхность.

Лида не знала, сколько времени простояла, чувствуя, как стынут пальцы, и не решаясь даже закричать, хотя слепой крик ужаса так и рвался из груди. Может быть, прошло не больше трёх секунд.

А потом тот, кто сидел на месте Алексея, повернулся.

Лучше бы он этого не делал. Лучше бы Лида всю ночь простояла, обмирая от страха и холода.

Из под капюшона на неё глянула синевато белая личина, отдалённо похожая на лицо Алексея. Но даже не это окончательно сломило Лиду и заставило её с воем метаться по квартире, натыкаясь на мебель и не находя выхода.

Почему то самым отвратительным для её потрясённого сознания стало то, что тот сводящий с ума звук, с которого всё началось, оказался вовсе не стуком клавиш.