— Чип…

Чип обернулся.

— Что?

Джон мысленно обругал себя дураком.

— Ничего. Я хотел спросить, давно ли миссис Сэвернейк в Лондоне?

— Три недели с лишним.

— Ты часто встречался с нею?

— Так часто, как только мог.

— Вот уж до чего дошло? — засмеялся Джон.

У Чипа лицо стало темно-кирпичного цвета.

— Да, вот до чего дошло, — повторил он серьезно.

Джон сказал себе: «О Боже!» Это было так забавно, просто ошеломительно. Мэйнс, а теперь и Чип…

Чип — влюблен! Чип — в роли женатого человека! Он задумчиво рассматривал приятеля.

Он почувствовал, что ему ужасно хочется всмотреться в миссис Сэвернейк тоже, увидеть ее в этом новом освещении.

Чип вдруг подвинулся к нему.

— Разумеется, она обо мне и не думает, я на это не претендую. В нее влюблено множество мужчин, и мне это известно. Мэйнс, Леопольд Маркс, другие, которых я встречаю у нее. Но она так приветлива. Выказывает мне дружеские чувства. Я не думал ничего тебе говорить, да и говорить-то нечего, но ты как-то сразу догадался… Она ведь и тебе тоже нравилась, не правда ли, вы были приятелями?

Эти слова напомнили Джону один дождливый вечер, комнату, освещенную лишь пламенем в камине, беседу с миссис Сэвернейк.

— Надеюсь, что она ко мне расположена, — сказал он рассеянно, погруженный в воспоминания.

— Она постоянно расспрашивает меня о тебе очень участливо, — заметил Чип.

Они вышли вместе. Улицы казались таинственно красивыми в мягком освещении весеннего вечера. Из окон какого-то дома вырывались звуки музыки, шаги бродивших при лунном свете парочек четко звучали на недавно политых тротуарах. Вдали мерцали огни в парке.

— Ничего нет лучше ночи, — промолвил вдруг Чип. — Я, верно, кажусь тебе дураком после того, как изрек то, что всем известно и что считает своим долгом сказать каждый поэт. Но иногда как-то особенно чувствуешь правду этих слов… Знаешь… по-моему, к ночи очень подходит слово «целительная». Вот такая ночь, как сегодня, с луной, и с бегущими мимо облаками, и ветерком… И сознание, что сотни, тысячи людей чувствуют эту красоту так же, как и ты — вот это все вместе и есть нечто «целительное». Оно исцеляет от всяких раздражающих мелочей дня, и, когда душа отдохнет от них, начинаешь понимать, что есть вещи поважнее.

Джон слушал и изумлялся.

Чип, необщительный Чип, с суконным языком изливался вдруг, забыв обычную сдержанность. Видно, уж очень сильно его разобрало.

Но Чип вдруг резко переменил тему.

— Я получил, благодаря миссис Сэвернейк, приглашение в сельскохозяйственную комиссию, которая организуется при губернском совещании. Я, конечно, принял его. Придется часто разъезжать, и это будет отнимать много времени. Но я все-таки очень доволен. А ты что думаешь об этой затее?

— Отличная идея. И им будут нужны такие люди, как ты, которым не нужно платить и которые могут посвятить делу все свое время. Поздравляю, старина!

— Это все устроила миссис Сэвернейк. Она мне подала мысль предложить свои услуги и затем, без моего ведома, переговорила с сэром Джорджем Вимсом. Он очень мило отнесся ко мне.

— Итак, ты становишься общественным деятелем! — сказал посмеиваясь Джон.

Но он заинтересовался этим больше, чем желал показать, и по ассоциации снова задумался о миссис Сэвернейк.

Две минуты спустя они с Чипом подымались по лестнице ее дома.

Она встретила их в первой гостиной, где было уже порядочно народу. Джон с одного взгляда заметил, что среди гостей много людей с именами.