Гас почти все время молчал, и даже в камеру не смотрел. На высохшем лице застыло угрюмое выражение, нервный тик над левым глазом, опущенные уголки губ. Наверное, Лоре был легче, ведь это не она захлопнула дверь перед лицом брошенного ребёнка и ушла, не оглянувшись. Надо отдать должное Лоре – она не оправдывалась, не выставляла себя жертвой обстоятельств, а рассказывала историю, которую прожила сама. Свою историю. Не мою. Потому что ни Гас, ни Лора не были на моем месте. Их не выбрасывали из жизни, словно надоевшего котенка, не объяснив за что.

А я слушал их, курил, глотая горький дым и ничего не чувствовал. Бесстрастно смотрел, как Лора пустила скупую слезу, рассказывая, как нелегко им с мужем далось решение вернуть меня в приют. В тот же самый, откуда забрали доверчивым и улыбающимся ребёнком. И как потом уехали из Окленда, чтобы начать с нуля, с чистой страницы, сбежали подальше от чувства вины, и как оно настигло их спустя пять лет, когда у Адама внезапно поставили смертельный диагноз – редкое генетическое заболевание, которое он унаследовал от родителей. Адам дожил до двенадцати лет…

Пресловутый бумеранг или Божья кара? Чёрт его знает, я атеист. Я не желал им зла или страданий, и Адам точно не был виновен в том, что сделали его родители.

В голове щелкнуло внезапно. Осенило в одно мгновение. Я сопоставил даты. Двенадцать лет – на момент смерти Адама, мне тогда было почти восемнадцать, я третий год находился в тюрьме для малолетних преступников, и вдруг неожиданное появление платного адвоката, который вытащил меня в течении пары месяцев. Что это? Совпадение? Случайность? Черта с два.

Сразу после эфира я связался с Блейком и попросил достать мне номер Клейтонов. Тот управился за пятнадцать минут. На звонок ответил Гас. Я задал прямой вопрос и получил положительный ответ. Это они нашли для меня адвоката, сохранив анонимность плательщика. Гас взволнованно просил меня о встрече, практически умолял, но я категорично отказался, сбросив вызов. В течение часа я перевел на совместный счет Клейтонов сумму превышающую гонорар адвоката в пять раз.

А через неделю позвонил им снова и сказал, что готов увидеться.

Когда-то я просил, кричал и умолял, но они не слышали, а сегодня я не смог отказать двум несчастным одиноким старикам, изъеденным чувством вины. Я их не простил, это невозможно, но и поступать так, как когда-то поступили они, не хотел. С Клейтонами я встретился только один раз. В парке. Разговор нам всем дался нелегко, но я чувствовал, что должен это сделать. Для самого себя.

Оказалось, что последние три года они живут в Нью-Йорке и издалека наблюдают за мной, но не только желание высказать свою версию становления «самого злостного» преступника среди американских бизнесменов заставило Клейтонов сделать публичное заявление. Не только…

Это была Эмилия. Она нашла их, потому что захотела узнать то, что я ей не рассказал.

Моя гордячка захотела узнать Адриана Клейтона.

Не забыла меня, детка. Не смогла.

А я даже не пытался. Нескольких недель, проведённых с ней, хватило, чтобы она навсегда проросла в меня, заполнив до предела, вернув то, что я считал навсегда утерянным. Веру в то, что меня можно любить. Без причин и объяснений, без корысти и выгоды. Любить вопреки, а не за что-то.

Просто любить.

Первым порывом было бросить все и лететь к ней, сломя голову.