Ее сонные глаза уже начали слипаться. Новая камера, куда они перешли с Аурианой, была чище, но располагалась над въездными воротами, через которые доставлялись продукты и другие грузы. Делалось это чаще всего в ночное время. Скрип колес, крики погонщиков мулов часто прерывали и без того короткий сон женщин. Ауриана уже попросила Эрато, чтобы им подыскали что-нибудь получше.

— Откуда же у него…

Торгильд толкнул Сунию в бок.

— Прочисти уши, незнайка. Одна благородная дама подарила ему виллу у моря стоимостью свыше двух миллионов. Да еще сам Император прислал ему миллион, который принесла хорошенькая невольница, вся в золотых кудряшках. Она тоже досталась Аристосу, — Торгильд перевел взгляд на Ауриану, сидевшую напротив. — Как ты думаешь, не странно ли то, что мы до сих пор так ни разу и не видели его. Целадон говорит, что иногда попадается ему по дороге. Ауриана, что случилось?

Юноша-невольник, работавший на кухне, двинулся вдоль стола с чугунным котлом в руках, раздавая добавку, которая звучно шлепалась в деревянные миски. Ауриана поднесла свою миску к чадящему светильнику и стала внимательно разглядывать содержимое, наклоняя поочередно края миски.

— Подождите, пока принесут бобы, — наконец тихо произнесла она.

— Крысиный помет? — спросил Торгильд, нагнувшись в сторону миски. — Неужели они не в состоянии изобрести какое-нибудь новое развлечение для себя?

Гладиаторы обменивались взглядами, в которых сквозило отчаяние и покорность судьбе. В столовой воцарилось напряженное молчание, прерванное громким, плачущим голосом Сунии.

— Это невыносимо! Я больше не могу. Я хочу умереть!

Вскочив на ноги, Суния схватила свою миску и бросила ее об стену с такой силой, что та раскололась. Ячменное варево стало медленно сползать по стене вниз. Десятки удивленных лиц уставились на Сунию, а та, зарыдав, барабанила кулаками по столу.

— Я хочу курятины! Курятины! Самой обычной курятины!

Ауриана медленно встала. Ее лицо застыло в суровом напряжении. Гнев, не утихавший в ней из-за постоянных, каждодневных унижений, оскорблений и придирок, готов был выплеснуться наружу. Демон, дремавший в ее истерзанной душе и выжидавший своего времени, окреп и разорвал сдерживавшие его цепи. Увидев ярость на лице Аурианы, Коньярик почувствовал страх. «Клянусь Хеллем, — подумал он, — с таким выражением лица она ходила в самые решительные схватки, забывая обо всем на свете. Мне это выражение слишком хорошо знакомо».

— Ауриана, если тебе жизнь дорога, сядь на свое место, — спокойно, но настойчиво обратился к ней Коньярик.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Когда мы воевали с ними, я отдавала часть нашей пищи римским пленным, а ведь мы голодали. В ответ на это эти самые богатые из всех людей мира швыряют нам грязь в лицо и называют это едой. Кто-то должен сказать им, что мы не потерпим этого.

— Ауриана! Ведь мы не дома. Они убьют тебя!

Ауриана оставила его слова без ответа.

— Я попробую принести что-нибудь съедобное, — сказала она Сунии.

Все новички уставились на нее, одни с недоумением, другие с надеждой. Некоторые по-прежнему верили в ее фантастические способности.

По привычке, ставшей частью ее натуры, Ауриана сразу же огляделась в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы заменить оружие. Ничего не обнаружив, она устремилась к узкой арке, где находился выход в коридор, соединявший их столовую с другими столовыми. Она понимала, что действует опрометчиво и безрассудно. Она помнила предупреждение Марка Юлиана, но в этот момент чувствовала себя диким животным, задыхающимся в спертом воздухе тюремной клетки и рвущимся изо всех сил на волю за глотком воздуха.