Пот, который должен был вместе с жарким дыханием, вырывавшимся из вздымавшейся груди, выступить на груди, не появлялся: все было напрасно. Он не мог вспомнить даже старинных стихов, которым его учили старшие: «Хочешь, не хочешь, а задумаешься, думай, даже если не думается», или «Не думать если о луне, взошла она иль закатилась, горы вершину не заметишь». Сквозь изъеденные гусеницами листья каштана просвечивало дивное вечернее небо, выстиранное Савой белье потихоньку словно впитывало белизну небес. В ткань звуков вплелся и пропал вечерний звонок велосипеда за оградой.
Исао, как был с мечом, снова постучал к Саве:
— Что, проголодался? Сегодня вечером можно взять в лавке что-нибудь готовое. Ты что хочешь? — Сава, поднявшись, открыл дверь.
Исао, столкнувшись с ним лицом к лицу, спросил:
— Это правда? Наша школа как-то связана с Курахарой?
— Не пугай меня. Чего это ты с мечом? Ну, заходи.
Исао просчитал, что может не опасаться обнаружить своих истинных намерений, как бы настойчиво он ни расспрашивал. Если школа действительно получает помощь от Курахары, было бы неестественно, если бы он, наивный юноша, этим не возмущался бы.
Сава молчал.
— Скажите мне правду, — Исао поставил деревянный меч справа, дотронулся рукой до колена.
— Ну, а что ты будешь делать с правдой?
— Ничего.
— Если ты не собираешься чего-либо предпринять, не все ли тебе равно?
— Не все равно, если мой отец связан с такими ужасными людьми…
— А если он не имеет к ним никакого отношения, вы будете действовать?
— Дело не в этом, — Исао долбил свое. — Я хочу, чтобы и отец, и Курахара сохранили в этой истории свое лицо. Курахара как законченный негодяй.
— В таком случае, ты сможешь выглядеть достойно.
— Мне этого не нужно.
Исао явно противоречил сам себе.
— Сава, ну, это же подло — намекать. Я хочу знать, что происходит на самом деле. Прямо взглянуть правде в глаза.
— Зачем? Если ты узнаешь правду, что, твои убеждения изменятся? В таком случае они были не больше чем фантазии. От целей, которые так легко меняются, лучше отказаться. Я попытался лишь слегка поколебать тот мир, в который ты веришь. Если он даст трещины, то намерения сомнительны. Что будет с твердой мужской решимостью? Она у тебя есть? Если есть, скажи.
Исао снова не знал, что сказать. Сава не был похож на человека, который читает одни журналы с устными рассказами, теперь он наступал на Исао, стремясь заставить его выплюнуть горячий комок, буквально застрявший у юноши в горле. Исао чувствовал, как от возбуждения кровь прилила к щекам, он с трудом сдерживался. Потом проговорил:
— Я не двинусь с места, пока ты не скажешь правды.
— Даже так? — Сава немного помолчал. В надвигавшихся сумерках в крошечной комнатке сидел, скрестив ноги, сорокалетний мужчина в доставшихся от наставника старых, вытершихся на коленях фланелевых брюках, он так сгорбился, что рубашка цвета хаки на жирной спине выглядела как защищающие от стрел доспехи. В его облике теперь не было той внезапно вспыхнувшей резкости, он то ли раздумывал, то ли клевал носом.
Неожиданно Сава поднялся на ноги. Открыл стенной шкаф и начал там что-то искать. На этот раз он сел в официальной позе и положил перед собой короткий меч в простых деревянных ножнах. Вытащил его из ножен. Полутьму комнаты разорвал резкий мертвенно-белый блеск.
— Я сказал это, потому что хотел заставить тебя одуматься. Ты — главный наследник школы Сэйкэн. Отец действительно тебя очень любит.
Я-то ладно. Есть у меня и жена, и дети, но я к ним не привязан, да и они меня, считай, забыли. Я виноват только в том, что дожил до своих лет, хотя мог в любой момент выбрать смерть. |