Диас шёл рядом, как она и ожидала. Она не стала понапрасну тратить время, пытаясь отговорить его. Она не могла убежать от него, не могла убедить его бросить это дело, всё, что было в её силах, это игнорировать его — что она и делала, примерно с тем же успехом, с каким можно игнорировать волка. Милла обратила внимание на внешний вид Диаса. Он побрился и был одет в приличный тёмный костюм сине-серого цвета, волосы выглядели действительно причёсанными, а не приглаженными пятернёй. Кое-кто мог бы подумать, что он выглядит респектабельно. Но она знала его лучше, знала, что в холодных тёмных, загадочных глазах нисколько не отражается та склонность к насилию, которая живет в нем. Наверняка у него с собой нож, привязанный к ноге, пистолет в кобуре за спиной, и Бог знает какое ещё оружие, спрятанное под одеждой.
Но почему он здесь? Это его не касается. Они расстались, поссорившись, и он был последним человеком, которого она хотела бы видеть рядом с собой в тот мучительный час, что ей предстоит. Она до сих пор была так рассержена, что едва могла терпеть его близость. Она чувствовала, как гнев снова закипает в ней, сжимая ей горло. Как он посмел...
Милла оборвала мысль, не дав ей полностью оформиться. Пережёвывание одного и того же не изменило бы того, что он сделал, и не изменило бы её решения. О, она могла бы попытаться объясниться с ним, но чего бы этим достигла? Он совершенно неверно истолковал её намерения, он был неправ, и она сомневалась, что сможет когда-нибудь простить его даже если он извинится. Он знал — знал — как важен был для неё Джастин, знал, через какой ад она прошла, пока искала его, и всё равно скрывал от неё, где находится её сын. Как она могла когда-нибудь простить его?
То, что Диас до сих пор убеждён, что она неправа, разгневало её ещё больше. Ей хотелось дать ему пощёчину так, чтобы у него застучали зубы. Вместо этого она игнорировала его.
— Тебе не нужно выписаться? — спросил он.
— Нет. — Если уж ей приходится с ним разговаривать, она будет так кратка, как только можно.
Они вышли из отеля через парадную дверь, и она хотела отдать квитанцию на свою машину служащему парковки, но Диас сказал:
— Оставь её здесь. Я поведу.
— Я не хочу ехать с тобой.
— Ты можешь всё усложнять, или не усложнять. Решать тебе.
Она даже не посмотрела на него, просто продолжала идти рядом, и он привёл её к тёмно-синему «джипу-либерти». Ей приходилось достаточно трудно и так, и не хотелось думать о том, каково ей будет, если она будет «усложнять». Северный ветер, о котором говорили в прогнозе погоды, пробирал её сквозь одежду, и она пожалела, что не надела пальто прежде чем выйти наружу. Милла сосредоточилась на том, как она мёрзнет — что угодно, чтобы не думать о Диасе или о том, что ей предстоит.
Он положил её чемодан на заднее сиденье рядом со своей потрёпанной спортивной сумкой, потом открыл дверь с пассажирской стороны и усадил её внутрь. Солнце нагрело салон «джипа», и как только ветер перестал продувать её, Милле стало тепло. Она предпочла бы мёрзнуть, предпочла бы быть где угодно, с кем угодно, но только не здесь. Она молилась, чтобы ей достало силы, самоконтроля, чтобы она смогла сделать всё правильно. Ей нужно выбросить Диаса из головы и сосредоточиться на Джастине, иначе ей никогда не удастся сделать это.
— Ты знаешь, где они живут? — спросила она отстранённо, когда он сел за руль и завёл мотор, и выехал с парковки.
— Да. Я вчера проехал мимо.
Значит, он отставал от неё на день. Милла удивилась, что он отставал так сильно, что не объявился в её гостинице в Чикаго. Но если только он не пытается помешать ей поговорить с Уинборнами, зачем ему объявляться? Она застыла, когда до неё дошло, что теперь она заперта с ним в машине, и не может ничего сделать, кроме как ехать туда, куда он отвезёт её. |