Когда она была счастлива, то тихо напевала себе под нос. Он часто слышал ее голос, раздающийся из — как Эмма его звала — «лунария», пока она ухаживала за своим садом. Он готов был почти побиться об заклад, что жасмин ей нравился больше драгоценностей.
— О, да. Она, ээ, довольно умелый, дельный и, не побоюсь слова, агрессивный покупатель.
Лаклейн и сам заметил ее покупки. Ему даже показалось, что на душе стало как-то спокойнее. Эмма наполняла их дом привычными ей вещами, тем, что было ей необходимо. И это делало замок роднее для нее. Лаклейн чувствовал настоящее удовлетворение от того, что это место все больше обживалось. Притворялся ли он, что знает, для чего ей эти сотни бутылочек с лаком? Нет, но ему нравилось, что когда он целовал ее маленькие пальчики на ногах, то никогда не знал, какого они окажутся цвета.
Что же касается него самого, то раны все больше затягивались, с каждым днем он все больше крепчал. Нога практически излечилась, и силы к нему почти вернулись. Его собственное чувство удовлетворения — даже в свете всего, что произошло — было необычайно сильным. И все благодаря Эмме.
Единственное, что омрачало его счастье — это предстоящий отъезд. Этот факт сам по себе было тяжело вынести, но теперь Эмма настаивала на совместной поездке. Она сказала, что будет сражаться с ним бок обок и «не даст всей этой обретенной крутизне пропасть даром», в противном случае она вернется обратно в ковен.
Эмма отказывалась оставаться в стороне.
Он знал, что сможет отговорить ее, заставить отказаться от поставленного ультиматума. Ему наверняка удалось бы воззвать к ее здравому смыслу. И все же, чем сильнее она становилась день ото дня, тем слабее была его уверенность. Если Эмма все-таки не согласится, у него останется только два выхода: отказаться от мести или дать ей вернуться в ковен. Оба варианта были неприемлемыми.
Когда он и Харман закончили обсуждать деловые вопросы, и Харман вскоре после этого снова удалился, в дверь забарабанил Боу.
— Где стоит виски ты знаешь, — произнес Лаклейн.
Боу, по-видимому, шел с кухни, так как по пути к бару слизывал что-то сладкое на запах с большого пальца. Когда он налил бокал для хозяина замка, Лаклейн решительно покачал головой.
Боу лишь пожал плечами и поднял свой бокал:
— За существ, отличающихся от остальных.
— Они умеют разнообразить жизнь.
Лаклейн понял, что Боу почти не испытывает видимой боли.
— Тебе лучше?
— Ага. Недавно видел твою пару, ухаживающей за растениями внизу, и заметил, что ты заклеймил ее. Рад за тебя. — Сделав глоток, Боу продолжил:
— Ты укусил ее довольно… сильно, я прав?
Лаклейн нахмурился.
— Кстати, хотел спросить, ты случаем не знаешь, что такое «героиновый шик»? Она сказала, что мне следует знать — это уже прошлый век и вообще не модно, — когда Лаклейн, озадаченный, пожал плечами, Боу внезапно посерьезнел.
— Старейшины хотят знать, что с тобой случилось. Донимали меня вопросами.
— Да, понимаю. Когда они придут, я все им расскажу. Как бы там ни было, нужно это сделать, чтобы мы могли начать.
— Полагаешь, это разумно — оставлять ее так скоро?
— И ты туда же, — вырвалось у Лаклейна.
— Просто хотел подметить, будь я на твоем месте, то не пошел бы на такой риск, как оставить пару одну. К тому же Гаррета все еще не нашли.
Лаклейн провел ладонью по лицу.
— Я хочу отправиться в Новый Орлеан и выяснить, что вообще, черт возьми, происходит.
— Нужно проверить мое расписание, — начал было Боу, но, заметив взгляд Лаклейна, тут же добавил. |