Очевидно, Вашингтон выразил свое недовольство властям штата, и там решили несколько ослабить давление. Затем они постепенно снова его возобновили, на что я ответил новым заявлением об отставке.

На этот раз я получил отказ приблизительно по тем же самым причинам, на которые мне было указано и в первый раз. Давление по-прежнему то ослаблялось, то усиливалось, и я снова выразил намерение уволиться.

Короче, я направил четыре прошения об отставке, пока наконец не получил согласие, но сейчас не время рассказывать о трагикомической ситуации, которая сопровождала это событие. Более того, забегая вперед, я невольно создаю впечатление, что работа доставляла мне одну только головную боль. Это не совсем так.

Выражение «большая счастливая семья» употребляется столь часто и неуместно, что его стали воспринимать с юмором. Но в целом оно точно описывает нашу программу. Мои люди знали, что я борюсь за то, чтобы сохранить им работу. Они знали, что могут продвинуться благодаря добросовестному отношению к делу, и никаким иным путем, — и это давало им ощущение достоинства и гордости, крайне редкое у рабочих, участвующих в программе помощи безработным. Многие были малограмотными, тогда как другие не имели нужного опыта. Я организовал занятия после работы по таким предметам, как правописание, машинопись, стенография и деловая этика. И в результате люди, до этого почти не имевшие шансов трудоустроиться, находили себе вполне приличные места в частной промышленности.

Конечно, тем самым я не совершил никакого подвига и вовсе не намерен представить себя как образец для подражания. Рассказываю об этом только потому, что, делясь с вами множеством не очень приличных и отнюдь не красящих меня историй, считаю просто необходимым показать кое-какие свои положительные или, по меньшей мере, более достойные стороны личности.

А теперь, закончив с этим...

Однажды в субботу я и один из моих редакторов — назовем его Том — отправились в городок на юго-западе Оклахомы. Мы собирались написать очерк о празднике индейцев, который должен был там состояться. Разрешение на поездку было нам выдано как обычно: мы ехали в свое свободное время и за свой счет.

Мы приняли участие в дневных празднествах, которые показались нам весьма невыразительными и неинтересными. Однако мы задержались и решили остаться там на ночь. Поэтому мы зарегистрировались в гостинице, пообедали и поехали покататься по городу.

Он был гораздо более красочным, чем церемония, проходившая днем. Повсюду толклись индейцы из резервации. Многие из них казались подвыпившими и весьма веселыми. Но никто им не мешал. Казалось, действие федерального закона, обычно очень строгого в отношении выпивки и индейцев, временно — и неофициально — было приостановлено.

Мы с Томом остановились у светофора, когда нас окликнули два бесцеремонных женских голоса:

— Эй, вы, писатели, куда едете? Не прокатите ли нас? Мы вздрогнули и посмотрели на тротуар.

Там стояли и усмехались нам две скво. Поверх платьев на них были накинуты одеяла, длинные черные волосы свободно спадали на грудь. На вид обеим было лет по пятьдесят. Одна высокая и чрезвычайно тощая, настоящая мумия. Ее подруга была гораздо ниже ростом, зато весила не меньше трехсот фунтов.

Я подъехал к кромке тротуара. Они заглянули в оконце, и я уловил запах очень крепкого бурбона.

— Так как насчет прогулки? — спросила та, что худая. — Все равно вам нечего делать.

— Боюсь, что дело у нас есть, — сказал я. — Мы приехали, чтобы описать ваш праздник, обычаи.