Изменить размер шрифта - +
 – Собственно, он всю жизнь писал один‑единственный сюжет. Говорить тут особо не о чем.

Толбот сообразил, что Валландеру не хочется обсуждать эту тему, и продолжать расспросы не стал. Оба наблюдали за неспешными движениями рыбок и за поездами, катавшимися по туннелям. Валландер углядел, что встречались они не в одном и том же месте. Имелся некоторый сдвиг, поначалу едва заметный. Еще он увидел, что на определенном участке поезда шли по одному пути. Поколебавшись, спросил, действительно ли обстоит именно так. Толбот кивнул.

– А ты наблюдательный, – сказал он. – Так оно и есть. Я встроил в систему маленькую задержку.

С полки на стене он снял песочные часы, которых Валландер, войдя в комнату, не заметил.

– В них песок из Западной Африки, – сказал Толбот. – Точнее, с пляжей островов маленького архипелага, расположенного у берегов Гвинеи‑Бисау, страны, мало кому известной даже по названию. Один давний английский адмирал решил, что тамошний песок лучше всего годится для песочных часов, какими в ту пору измеряли время на английском флоте. Если я переверну часы и одновременно запущу поезда, ты увидишь, что один поезд догонит другой ровно за пятьдесят девять минут. Иногда я так делаю, для проверки, что песок в часах не бежит медленнее и что трансформатор сохранил свои характеристики.

Ребенком Валландер мечтал о собственной модели железной дороги. Но у отца не было средств на подобную покупку. Мысль о таких вот поездах, какие он видел перед собой сейчас, по сей день оставалась чем‑то вроде недостижимой мечты.

 

Они расположились на балконе. Послеполуденные часы летнего дня, жара. Толбот принес воду со льдом и стаканы. Валландер счел, что совершенно ничто не мешает ему перейти прямо к делу. Первый вопрос сложился сам собой:

– О чем ты подумал, когда узнал, что Луиза пропала?

Ясные глаза Толбота все время смотрели на Валландера.

– Пожалуй, я не очень удивился, – ответил он.

– Почему?

Толбот пожал плечами.

– Не стану повторять и без того тебе известное. Всё более невыносимые подозрения Хокана – пожалуй, теперь можно говорить об уверенности, – что он женат на изменнице родины. Так это называется? Мой шведский не всегда вполне безупречен?

– Все верно, – сказал Валландер. – Занимаясь шпионажем, человек зачастую является изменником родины. Если это не шпионаж более специфического характера, промышленный.

– Хокан ушел из дома, потому что не выдержал, – продолжал Толбот. – Спрятался, потому что ему требовалось время подумать. Когда пропала Луиза, он по большому счету уже пришел к решению. Намеревался передать улики, которыми располагал, военной разведке. По всей форме. Он не собирался выгораживать себя и свою репутацию. Понимал, конечно, что Хансу тоже достанется. Но ничего поделать не мог. В конце концов это вопрос чести. Когда Луиза исчезла, он потерял дар речи. Страх увеличился. После нескольких наших телефонных разговоров я встревожился. Казалось, им овладела мания преследования. Исчезновение Луизы он объяснял только одним: каким‑то образом она прочла его мысли. Боялся, что она узнает, где он. А если не она, то ее работодатели из русской разведки. Хокан не сомневался, что Луиза была и осталась для них чрезвычайно важной фигурой и они, не раздумывая, убьют его, лишь бы сохранить ее. Пусть даже она теперь слишком стара, чтобы продолжать активно заниматься шпионажем, важно то, что ее не раскрыли. Русские, разумеется, не желают, чтобы выяснилось, что   им известно. Или неизвестно.

– О чем ты подумал, узнав, что она покончила с собой?

– Я не поверил. Конечно же ее убили.

– Почему?

– Отвечу вопросом на вопрос. С какой стати ей совершать самоубийство?

– Может, ее замучило чувство вины? Может, она осознала, каким мучениям подвергала мужа? Возможных причин много.

Быстрый переход