|
Белокурая борода была подстрижена. Конечно, это был он, затянутый в новые одежды, заменившие рубаху и драные штаны раба. Она бурно жестикулировала, подавая ему знаки: горло так перехватило, что она не могла крикнуть, позвать его. Он поколебался, но затем вернулся назад, пристально глядя на разодетую женщину, свесившуюся с лоджии. Она наконец смогла крикнуть: - Нижняя дверь открыта. Поднимайтесь скорее! Ее руки, сжимавшие веер, стали ледяными. Когда она обернулась, он был уже здесь, остановился в дверях, молчаливый, босоногий и стремительный. Его облик, сохраненный памятью, так отличался от вида человека в колпаке и тяжелой одежде, с холодным и жестким взглядом, что она украдкой посмотрела на его руки, с незабываемыми шрамами от гвоздей, - чтобы до конца увериться, он ли это. Что-то только что умерло! Она не знала что, но уже чувствовала невозможность говорить ему «ты». - Как дела, Колен? - спросила она мягко. - Хорошо... и у вас тоже, как я погляжу? Он пристально смотрел на нее своими голубыми глазами, язвительный блеск которых под изгибами мохнатых бровей был ей так знаком. Колен Патюрель, король пленников! И он видел ее с этим золотым колье на шее, в затейливой прическе и широких юбках, лежавших складками, с веером... - Куда вы идете с этим мешком на плече? - спросила она, чтобы прервать молчание. - Спешу в порт. Я ухожу на «Бонавентуре», торговом судне. Оно отправляется в Ост-Индию. Анжелика почувствовала, что у нее побледнели даже губы. Она воскликнула: - Вы уезжаете?.. Уезжаете, не попрощавшись со мной? Колен Патюрель глубоко вздохнул, но взгляд его стал еще жестче. - Я - Колен Патюрель из Сан-Валери-ан-Ко, - сказал он. - А вы... Вы важная дама и, кажись, маркиза!.. Жена маршала... И король Франции прислал за вами корабль... Ведь это все правда? - Да, правда, - пробормотала она, - но это ведь не причина, чтобы уехать, не сказав «до свиданья». - Иногда это может быть причиной, - сумрачно обронил он. Его глаза избегали ее взгляда. Казалось, он удаляется куда-то, такой чуждый уютному душистому полумраку комнаты. - Когда вы спали, - начал он шепотом, - я, бывало, смотрел на вас и думал: я ничего не знаю об этой малышке, да и она обо мне ничего не знает. Пленники варваров - вот и все, что нас сближает. Но... я ее понимаю, как самого себя. Она страдала, была униженной, ее вываляли в грязи... Но она умеет не сдаваться. Она путешествовала, много чего повидала на свете... Я чувствую, она из моей породы... Ну, и поэтому я говорил себе: «Однажды, когда мы выберемся из этого ада и высадимся в каком-нибудь порту, настоящем порту у нас дома... где серое небо и идет дождь, я. постараюсь разговорить ее... Она тоже, небось, одинока в мире... И если захочет, я увезу ее на свою родину в Сан-Валери-ан-Ко. Там у меня есть хижина. Есть у меня и кубышка, спрятанная под камнем очага. Если наши места ей понравятся, я больше не стану ходить в море... и она перестанет бродяжничать... Мы купим пару коров... Он замолк, сжав губы и задрав подбородок кверху, и глядел на нее с тем же высокомерным вызовом, как некогда смотрел в глаза взбешенному тирану Мулею Исмаилу. - ...Ну так вот. Теперь все! Вы не для меня. - Его душил гнев. - Я бы все простил... Все принял бы в вашем прошлом. Но не это!.. Если б я только знал, что вы из благородных, я бы не прикоснулся к вам даже травинкой! Всегда ненавидел ваше проклятое сословие. |
