Она вдруг вспомнила, как Одетта с готовностью приложилась к его губам, и ее щеки запылали румянцем.
— Не думаю, — медленно произнесла Фортуна, — что поцелуи можно раздавать легко и… бездумно.
— Бездумных поцелуев не бывает, — заметил маркиз.
— Может быть… я и ошибаюсь, — запинаясь, проговорила Фортуна, — и вы, конечно, сочтете это глупостью… но я хочу целовать только того мужчину… или позволять ему целовать меня… которого я… полюблю.
— Что такое любовь? — резко бросил маркиз. — Вы еще совсем девочка, Фортуна. Через год-другой вы будете раздавать свои милости с большей щедростью.
— Нет, — твердо ответила Фортуна. — Я уверена, что этого никогда не будет.
— Значит, вы не похожи на других молодых женщин, — фыркнул маркиз.
Она поняла, что надо обернуть все в шутку, и, сделав над собой усилие, сказала небрежным тоном:
— Одним словом, я у вас в долгу, милорд, и мой кошелек в вашем распоряжении.
— Весьма своеобразная манера расплачиваться, — сурово ответил маркиз, но в его глазах мелькнула усмешка.
— Я подумаю, как смогу расплатиться с вами, — пообещала Фортуна, — но ведь стоило рисковать, правда?
— Вы ездите верхом на удивление хорошо, — похвалил маркиз.
— Я знаю — вы решили, будто я хвастаюсь, когда сказала, что умею ездить верхом.
— Неужели Гилли содержала для вас дорогих лошадей — не могу в это поверить! — ответил он.
— Мир не без добрых людей, — ответила Фортуна.
— Мне помнится, вы утверждали, что у вас не было поклонников, — резко произнес маркиз, и в его голосе она уловила ту неприятную нотку подозрительности, которая так пугала ее.
— Я училась ездить на лошадях сквайра, — быстро ответила она. — Я уже говорила вам, что он был глубоким стариком. Сказать по правде, я его редко видела.
Говоря это, она спрашивала себя, почему маркиз по малейшему поводу придирался к ней, пытался подловить ее на лжи или найти несоответствие в ее словах. Она решила, что все это происходит потому, что его так часто обманывали, и теперь он ждет подвоха ото всех, с кем бы ни общался. Чтобы заставить его забыть о своей подозрительности, Фортуна спросила:
— Куда мы поедем теперь?
— Как вы видите, мы добрались до границы моих владений, — ответил маркиз. — Мы поедем теперь в лес, здесь нет ничего интересного.
Фортуна легонько вздохнула. Она поняла, что к маркизу снова вернулись привычные цинизм и жесткость, а человек, торжествующе улыбнувшийся потому, что сумел обогнать ее, исчез.
Они молча ехали бок о бок и вскоре увидели, что навстречу им движутся два охотника в традиционных розовых куртках и бархатных шапочках. Их сопровождала свора гончих, которых собирал в кучу звук рога, разносившийся в чистом неподвижном воздухе, словно звон колокольчика.
— Паратые гончие! — воскликнула Фортуна. — Это ваши собаки?
— Это все, что осталось от своры моего отца, — мрачно произнес маркиз. — Он вывел новую породу гончих, с которой мы охотились на наших землях. А теперь им нечего делать зимой, разве только изнывать от скуки на псарне. Охотиться с ними негде — того и гляди, окажешься на территории соседа.
Они поравнялись с охотниками, которые вежливо сняли шляпы.
— Рады видеть вашу светлость, — произнес охотник постарше, и было видно, что он говорит это искренне.
— Что-то сегодня у вас еще меньше собак, чем обычно, — заметил маркиз, взглянув на свору. |