– О, это восторг! это совсем Жан-Жак-Руссовская простота, соединённая с законами Дарвина. Понимаешь ли, ведь это инстинкт борьбы за существование! – восклицает папаша. – Поди, милая девочка, я тебя поцелую.

– Оставь Мишель, оставь, я целовала её уже, – останавливает мать. – Реклам говорит, что частые поцелуи, особенно в губы раздражают нервы ребенка и приводят его к преждевременному развитию.

– Но я, мой друг, в головку только…

Нянька качает головой.

– Ах нянька, какая ты ворчунья! Не твоё дело, дай нам развивать ребенка! – говорят супруги.

– Мамочка, я кушать хочу, очень, очень хочу.

– Нельзя, душечка, потерпи до часу.

– Послушай, Мари, дай ты ей унц или два крахмалистых веществ.

– Невозможно, Миша. После игры она должна будет углубиться в созерцание природы на полчаса, потом четверть часа на гимнастику педагогическую и четверть часа на гигиеническую.

– Эх, вколотите вы в гроб и этого ребенка! Не людям дети то достаются! – ворчит нянька.

– Молчи же, тебе говорят! Ты уж начинаешь грубить!

– Не могу я молчать, коли у меня сердце кровью обливается. Ведь уж умер у вас от ваших истязаний старшенький мальчик; погубите и девочку.

– Ты глупа и больше ничего! Серж умер от скоротечной чахотки.

– Так ведь в чахотку-то вы же его вогнали. Хороша любовь к детям!

– Я тебя прогоню! – кричит отец и сжимает кулаки.

– Оставь, Мишель. Посмотри, который час, не пора ли за созерцание приниматься? – говорит мать.

– Пять минут первого.

– Боже мой! Пять минут просрочили. Элиз, поди ко мне; сядь рядом.

Девочка садится.

– Что ты видишь, дружочек, перед собой? Ответь матери.

– Няньку, – отвечает девочка, – и у няньки в кармане булка.

– Я про природу, мой ангельчик, спрашиваю. Повторяй за мной: во-первых, зеленый луг, на лугу злаки, состоящие из мечеобразных былинок и трубчатых стебельков, желтые цветочки, в виде усечённого конуса, основанием вверх.

Ребенок повторяет, губы его дрожат, он собирается плакать. Мать продолжает.

– Потом, передо мной дуб, кора которого серо-коричневого цвета; листья дуба темно-зеленые с притупленными зубцами. Вот летит белая бабочка.

Такое созерцание продолжается полчаса. Девочка уже плачет. От созерцания переходят к гимнастике на трапеции. Девочку заставляют вытягиваться, она уже громко плачет и даже кричит. Папаша управляет её движениями.

– Оставь её, Мишель, дай ей отдохнуть. Видишь, как она кричит. Ах, какая блажная девочка!

– Зачем, мой друг? Пусть кричит. Это развивает легкие; она приобретает голосовыя средства, укрепляет голосовыя связки.

Гимнастика происходит как раз около решетки сада. У решетки, на улице, начинает останавливаться народ и смотрит на кричащую девочку.

– Акробаты живут тут. Вишь, как к своему рукомеслу то приучают, – разсказывает бабе-селедочнице маляр, с кистью на плече. – Это вот родители.

– Эх, вырезать бы хорошую орясину, да самих родителев! – восклицает баба.

Папаша оборачивается.

– Идите, милая, а то вас в три шеи отсюда за ваши глупыё замечания, – говорит он бабе.

– А ну-ко, посмей! Я вольная торговка! Я с жестянкой хожу.