— Подожди, успокойся, малыш, — покачал головой Марти. — Я не увольняю тебя. Ты будешь получать зарплату. Но, конечно, несколько более скромную. Ты же знаешь, я ведь не очень богат. Но вам с Лу этого должно хватить. Да и потом, скоро все встанет на свои места. И с Божьей помощью со дня на день должен прийти заем из военного ведомства. Вот тогда...

* * *

С глухим стуком ноги Скотта коснулись крышки плетеного стола. Не останавливаясь, он бросился бежать через огромное пространство, поджимая от усилий губы, спрятанные в его густой, всклоченной белой бороде.

И зачем только он увидел эту газету и опять погрузился в бесплодные воспоминания? Ведь память такая пустая вещь. Все, что ей принадлежит, уже перестает быть собственностью человека. В памяти живут тени поступков и чувств, которые можно вернуть лишь в мыслях. Поэтому воспоминания не дают облегчения, а только ранят...

Скотт стоял на краю крышки стола и думал о том, как спуститься к свисающему снизу прутику. Он стоял в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу и осторожно сгибая пальцы освободившейся ноги. У него опять начали мерзнуть ступни. Напомнила о себе боль в правой ноге. Во время сбора кусочков печенья он забыл о холоде и боли, потому что тело его от постоянного движения разминалось и разогревалось. В довершение всего у него опять заболело горло.

Скотт подошел к жестянке из-под краски, за ручку которой он ухватился, забираясь на стол, навалился на нее спиной и попробовал сдвинуть с места. Жестянка не поддалась. Развернувшись, он уперся покрепче ногами в пол и уже руками толкнул ее изо всех сил. Тщетно. Тяжело дыша от перенапряжения, Скотт зашел с другой стороны. С огромным усилием, но ему все-таки удалось выгнуть ручку жестянки так, что она теперь перегибалась через край стола.

Переведя дыхание, он уцепился руками за конец ручки, повис в воздухе и, нащупав ногами прутик, надавил на него всей тяжестью тела.

Скотт осторожно положил ладонь на крышку стола. Затем, поймав равновесие, выпустил из пальцев ручку жестянки и быстро спустился вниз. Ноги соскользнули с края прутика, но он судорожно выкинул вперед руки и успел ухватиться за него. После этою опять заполз на прутик.

Через несколько секунд Скотт уже прыгал по перекладине стола.

Спуск по прутьям, выложенным лесенкой, не представлял трудности. Он был настолько прост, что Скотт, расслабившись, вновь погрузился в воспоминания. То скользя, то медленно и осторожно спускаясь по прутьям, он думал о том вечере, когда вернулся домой из магазина после разговора с Марти.

Он вспомнил, что вернулся домой, когда Лу с Бет ушли в магазин. В квартире было удивительно тихо. Скотт вспомнил, как зашел в спальню и, устроившись на краешке кровати, долго сидел, безотрывно глядя на свои болтающиеся в воздухе ноги.

Теперь уже трудно было сказать, как долго он сидел так, пока не поднял взгляд на висевший с внутренней стороны двери комплект своей одежды. Встав с кровати, он подошел к двери. Чтобы дотянуться до вещей, ему приходилось забираться на стул. На мгновение он задержался с отчаянно тяжелым стулом в руках, потом, сам не зная зачем, снял с вешалки свою куртку и надел ее.

Стоя перед зеркалом высотой в человеческий рост, Скотт вглядывался в свое отражение.

Сначала он просто стоял и смотрел — руки его тонули в свободно болтающихся пустых черных рукавах, полы куртки, висевшей на нем огромным мешком, доходили почти до щиколоток. Он даже как-то не успел удивиться тому, как нелепо смотрелся в таком наряде, и лишь побледнел. Но по-прежнему не отводил взгляда от зеркала.

А потом его будто стукнуло по голове. Словно он увидел это в первый раз.

На нем была его куртка!

Скотт хрипло захихикал. Но вдруг умолк. И в полной тишине изумленно стал разглядывать свое отражение.

Он увидел ребенка, играющего во взрослого, и его стал разбирать глухой смех.