Миха обрадовался, увидев меня, когда наш дракон приземлился перед главным входом. Медвежонок заревел, выдал в воздух мощную струю пламени и бросился ко мне на руки. Если бы не отец, поддержавший нас, я бы упала: за короткий промежуток времени Миха поправился килограммов на десять, не меньше. Теперь он гордо шествовал рядом со мной везде, кроме, разве что, душа, а на ночь укладывался спать в коридоре. Да и то лишь потому, что ректор его в комнату не пускал: Миха начал линять и по всему университету разносил клубки красной шерсти.

У меня болело сердце. Не так, как пишут в приключенческих и любовных романах, нет. Оно не разрывалось от мифической душевной боли, не билось сильнее от отчаяния, оно действительно болело так, что не помогали даже зелья. Я старалась больше отдыхать, усиленно питалась и выполняла все рекомендации Бонни, ибо умирать от остановки сердца мне не хотелось.

Я жила в комнате Михаила, смотреть на свою я почему-то не могла. Несомненно, переживаний мне добавлял и тот факт, что наши отношения никак не прояснились. Днем он пропадал на работе, засиживаясь в кабинете допоздна, утром уходил очень рано, а я физически не могла заставить себя встать до рассвета, чтобы застать его. А ночью он, хоть и спал со мной в одной кровати, вообще меня не замечал. Вел себя холодно, отстраненно и почти не разговаривал. Словно выполняя какой-то опостылевший ритуал, он приносил мне мои лекарства, поправлял подушки, помогал встать, иногда сажал у окна. Слабость не проходила, я могла часами плакать без особой причины, руки все чаще тряслись. Но Михаил всего этого не видел. Его терзали собственные демоны.

Мне хотелось обнять его, сказать о своей любви, но страх, этот проклятый страх, что тебя не любят в ответ, что отвергнут и посмеются, не давал мне покоя. Хуже времени у меня не было. Даже реабилитация в приюте после смерти родителей прошла менее болезненно. Как никогда мне нужна была поддержка, и как никогда я ее не получала. Отчасти я понимала, что Михаилу сейчас не до меня, но какая-то детская обида заставляла сворачиваться ночью калачиком и вспоминать моменты, когда счастье захлестывало меня полностью.

В одну из ночей я вдруг проснулась ни с того, ни с сего. Будто бы какой-то толчок заставил меня открыть глаза посреди ночи. Сна не было ни в одном глазу. Я несколько минут рассматривала потолок, надеясь заснуть, а потом перевернулась на бок, чтобы посмотреть на спящего Михаила.

В свете луны его лицо блестело от слез. Я замерла. Впервые видела плачущего мужчину. Михаил никак не вязался в моей голове со слезами, сильнее и жестче человека я еще не встречала. Что же такое могло заставить Риорского плакать?

Я подумала что, может, стоит оставить его наедине со своими мыслями и притвориться спящей. А потом плюнула на все. Я люблю его!

Осторожно я коснулась его руки. Мужчина вздрогнул и замер, не глядя на меня. А потом накрыл мою ладонь своей, и теплое счастье затопило душу.

Я положила голову ему на плечо и тихо спросила:

- Что случилось?

Голос хриплый, срывающийся:

- Элен сегодня казнили.

Я всхлипнула и крепче прижалась к любимому. Бедная моя девочка, рыжая принцесска… Не могла я ее винить в случившемся, не могла злиться.

От боли за Элен, от жалости к Михаилу, потерявшему дочь, я расплакалась. Михаил обнял меня, никак не успокаивая. Да и что он мог сделать?

- Идем, - я встала и поманила Михаила.

- Куда? – спросил он, вытирая глаза.

- Надо поговорить.

- Сейчас? Вишенка, давай…

- Сейчас, - отрезала я.