— Будь ты проклята, Анастасия! — горько произнес он, подойдя к ней. — Я знал, что ты никогда не станешь хранить верность, если только тебя не держать в узде.

— А кому удалось бы это сделать, кроме тебя, Хью-го?

— Каких мужчин ты здесь любила? — спросил он, в то время как его пальцы уже сжали ее обнаженные плечи. — Расскажи, мне хочется задушить тебя, ведь ты этого заслуживаешь.

Его руки скользили по ее плечам. Она прижалась к его груди, и он крепко обнял ее, прежде чем осознал, что делает.

— О, Хью-го, Хью-го, — прошептала она. — Я обожаю, когда ты ревнуешь. Накажи меня за то, что я изменила тебе, сделай мне больно, побей меня, только держи в своих объятиях и целуй, потому что я скучала по тебе сильнее, чем ты можешь себе представить.

Он издал приглушенный крик, полный боли и гнева, и их губы слились в поцелуе. Он целовал ее страстно, яростно, с какой-то пугающей животной силой, от которой она задрожала и сильнее прижалась к нему. Затем, пока он не успел опомниться, она легко подтолкнула его и повлекла вверх по узкой лестнице.

Недавно зацвела сирень, и теперь, в нежном малиново-белом наряде, кусты казались удивительно красивыми. Легкий ветерок разносил по саду розовые цветки вишни. Кусты жасмина наполняли воздух сладким душистым ароматом.

Она присела на подоконник. Камилла никак не могла налюбоваться домом, к которому была так привязана. Завтра она уедет и оставит здесь все, что ей дорого, что составляло часть ее жизни целых восемнадцать лет.

«Уехать отсюда — словно отрезать руку или ногу».

Камилла безуспешно пыталась подавить в сердце боль расставания.

В течение нескольких недель подготовки к путешествию ей удавалось представать перед отцом с улыбкой на лице. Позади остались поездки в Лондон, где они потратили целое состояние на туалеты, рединготы, шляпки, перчатки, туфли и ридикюли. Большинство платьев казались ей чересчур пышными. Ей не хотелось надевать их, хотя она понимала, что принцессе подобает носить именно такие наряды.

Газ и парча, кружева и атлас, бархат и шелк — у нее было все. Сейчас туалеты упаковывали в огромные кожаные чемоданы для путешествия в Мельденштейн.

— Ненавижу эти тряпки, — шептала про себя Камилла. — Мне нравятся мои старые выцветшие муслиновые платья.

Иногда она казнила себя за неблагодарность. Какая девушка ее возраста не мечтала иметь столь сказочное приданое! Какая невеста не пришла бы в восторг, увидев великолепное белое атласное свадебное платье, украшенное настоящими брюссельскими кружевами, длинным шлейфом с отделкой из горностая и диадемой, которая больше походила на корону и на которой держалась тончайшая кружевная вуаль?

Диадема прибыла только сегодня, вместе с баронессой фон Фурстендрюк, которая должна была сопровождать невесту принца в Мельденштейн в качестве компаньонки. В обязанности фрейлины также входило подготовить Камиллу к ряду церемоний, в которых ей предстояло участвовать по приезде.

На вид баронессе было около пятидесяти лет. Камилла немного побаивалась ее, пока не обнаружила, что фрейлина — неуемная болтушка. Она стремилась как можно быстрее рассказать ей обо всех мельчайших подробностях ее новой жизни в Мельденштейне.

— Вы такая очаровательная невеста, дорогая, — говорила баронесса. — Его королевское высочество будет гордиться вами, а подданные Мельденштейна полюбят вас.

Ее слова несколько согревали душу Камиллы, которую пронизывал холод при одной мысли о том, что ждет ее впереди, тем более что ее родители не будут сопровождать ее в этой поездке.

Леди Ламбурн нездоровилось. Начиная с прошлой недели врач приходил каждый день, но ее состояние улучшалось не так быстро, как хотелось бы сэру Горацию и Камилле.