Его остановила гордость, да еще он боялся, что его вырвет в самый неподходящий момент.

В его собственных апартаментах полыхал огонь. Рафаэль снял с себя все мокрое и пару минут постоял голый, понемногу согреваясь. Желудок к этому времени немного успокоился, но все остальное…

Рафаэль чувствовал себя ужасно несчастным, потому что всеми силами желал Анни и в то же время боялся, что потом не сможет сам себе посмотреть в глаза.

Он вздохнул, задул лампы и улегся в постель. Глядя в потолок, он думал о Джорджиане, но, сколько ни старался, никак не мог вспомнить ее лицо. Обыкновенно, стоило ему только напрячь воображение, и Джорджиана появлялась перед ним словно живая, но сейчас она ускользала от него, и Рафаэль устыдился и испугался.

Наконец ему удалось вообразить милый облик жены, но удержать его надолго он не сумел.

И тотчас ему явилось лицо Анни.

На глазах Рафаэля вскипели слезы.

— Джорджиана, — прошептал он, стараясь вернуть ее обратно, умоляя ее не покидать его память, его сны, его сердце.

Но он уже знал, что просит о невозможном. Джорджиана ушла от него навсегда вместе с ребенком, которого она носила.

Благодаря Анни Треваррен, Рафаэль вновь вернулся к жизни, и теперь он уже не мог притворяться, что его жена ненадолго отлучилась в гости или за покупками, будь то в Лондон или в Париж.

Она больше не вернется.

В первый раз после смерти Джорджианы, когда весь бренди Европы не мог бы унять его тоску, Рафаэль от всей души заплакал по своей жене и по той части себя, которая с ней вместе обратилась в прах.

Так он еще не горевал и не знал, что способен на такое. Его страдание было жгучим и тяжелым. Оно накрыло его с головой, а потом приняло облик черного ангела, не покидавшего его всю ночь. Вновь и вновь он разбивал себе сердце, сотни раз опускался на самое дно отчаяния. Его душа была истерзана, и временами он думал, что разум больше не в силах терпеть такую боль. Но как бы то ни было, страдание очистило его. Он ощутил, что в него влились новые силы, и вспомнил, что в огне металл становится еще крепче.

Утро он встретил другим человеком, и, когда злые драконы подняли головы, он быстро сокрушил их. Весь израненный, он не щадил себя в борьбе, поэтому сумел победить.

Если говорить проще, Рафаэль вытащил себя из могилы Джорджианы и выкарабкался на поверхность. Тогда к нему вернулась всепоглощающая жажда жизни.

На рассвете Рафаэль встал, вымыл прохладной водой свое потное тело и надел чистое платье. Потом, позавтракав на кухне и тем самым приведя в ужас повариху и ее хихикавших помощниц, он пошел в конюшню и оседлал своего любимого коня.

Могила Джорджианы находилась на самом высоком месте среди других могил, принадлежавших семье Сент-Джеймсов, под стражей высокого дуба и мраморных ангелов. С этого священного для него места Рафаэль мог видеть широкие дали за стенами замка и даже сверкавшее на солнце море.

Он наклонился и положил руку на могильный мрамор, но ничего не сказал, потому что уже распрощался с Джорджианой и смирился с ее смертью.

Сегодня, в это прекрасное солнечное утро, он приехал на ее могилу, чтобы отдать должное их общей жизни и обещать ей быть сильным, ибо этого она хотела больше всего на свете. Ему предстояло еще многое сделать, прежде чем принести покаяние за грехи всех Сент-Джеймсов.

Наверное, не раньше, чем через час, Рафаэль возвратился в конюшню, бросил поводья слуге и направился в кабинет.

Через несколько минут явился необычно взъерошенный Барретт, и хотя Рафаэль заметил, что его друг чем-то обеспокоен, он тотчас забыл об этом, так как у него были более неотложные и важные дела.

— Я хочу, чтобы ты выделил небольшой отряд своих людей, — объявил Рафаэль. — Хочу поехать и сам посмотреть, что творится кругом. Давно я этого не делал.

Барретт побелел и, едва не расплескав кофе, поставил чашку на стол.