— О, дорогой мистер Ануин, — встревоженно проговорила Флер. — Вам просто нездоровится.

— Вы должны называть меня Домиником, — хриплым голосом произнес он.

— Мой милый Доминик, какая еще страшная беда обрушилась на вас?

— Вы имеете в виду омерзительное поведение Вивиана Чейса?

— Да.

— Нет! — сказал Доминик, отрицательно качая головой. — С этими неприятностями я вполне могу справиться. Со вчерашнего вечера все мои мысли заняты единственно ею, бедняжкой Шарлоттой.

— А ее мысли заняты только вами, — мягко проговорила Флер. — Вами и детьми, от которых ее так жестоко отлучили. Может быть, я лучше позову ее? Увидев ваше лицо, она вновь возродится к жизни.

Доминик снова покачал головой. Затем извлек из кармана платок и отер повлажневший лоб. Сейчас он явно боролся с каким-то очень сильным чувством. Флер осведомилась, не послать ли за мужем — за своим дорогим мужем, который уже сорок пять лет был ее верным другом и защитником от всех невзгод.

Но Доминик сказал:

— Нет, не надо… давайте побудем одни. Дорогая миссис Марш, мне надо очень многое сказать вам, но это может стать для вас сильнейшим потрясением.

— Для меня? — переспросила пожилая леди, и ее лицо порозовело. Она нервно заморгала ресницами, все еще длинными и пушистыми. — Что же это может быть?

— Пожалуйста, сядьте и разрешите мне кое-что рассказать вам, — произнес он.

Флер колебалась.

— Значит, мне не надо посылать за Шарлоттой?

— Не сейчас. Мне нужно поговорить с вами наедине. Вы достаточно сильны, чтобы выдержать то, что я собираюсь рассказать вам? — спросил он.

— Прекратите! — запротестовала она. — Вы ведете себя слишком загадочно, мистер Ан… я хочу сказать — Доминик. Да что может иметь такое огромное значение для меня?

— Я очень сожалею, что вынужден вернуть вас в то время, которое, должно быть, было чрезвычайно несчастливым для вас, — произнес он, — но, по-моему, я не ошибусь, напомнив вам, что пятнадцатого сентября тысяча восемьсот тридцать восьмого года в Лондоне вы вышли замуж за лорда Сен-Шевиота.

Сейчас фигура Флер, напоминающая мейсенскую фарфоровую статуэтку, напряглась. Она нервно схватилась за брошь-камею, украшавшую ее грудь.

— Это так… но зачем вы?..

— Прошу вас, разрешите мне продолжить, — перебил ее Доминик.

Она нахмурилась.

— Я в крайнем недоумении, однако продолжайте.

— И в июне следующего года… у вас родился сын.

Цвет лица Флер изменился. Обеими руками она вцепилась в подлокотники кресла, на котором сидела.

— Мистер Ануин… Доминик… зачем вы затрагиваете обстоятельства, связанные с моим прошлым? Единственное наше с мужем желание, чтобы этот период оставался книгой за семью печатями. Я знаю, что вам с Шарлоттой пришлось столкнуться с невероятной болью и трудностями, но это невозможно сравнить с той болью, которую некогда перенесла я. Для меня слишком тяжело останавливаться на этой теме.

Доминик наклонился к ней. Его лицо было почти таким же бледным, как и ее.

— Уверяю вас, мне не хотелось причинять вам страдания. Эти слова выворачивают мне всю душу, но я обязан их произнести.

Затем он сделал над собой видимое усилие и, опустив голову, произнес:

— Этот несчастный ребенок не умер, как вы полагали.