|
Может быть, работа, которой она была в данный момент занята, придавала ей такой строгий вид: она просматривала большие кассовые книги, наводя какие-то справки, и вписывала цифры в крохотную записную книжечку; книжечка висела на золотой цепочке, охватывавшей прелестную, стройную талию. Вероятно, оттого, что работа эта поглощала все внимание молодой девушки, брови ее были сдвинуты, между бровей залегла складка, и профиль казался суровым. В этой женщине не было и следа томности креолок, не было и типичной испанской красоты, если не считать роскошных черных волос. У нее было тело Кармен и голова Минервы — голубоглазой Минервы, богини мудрости, из которой вышла бы превосходная конторщица. Наконец она подняла голову. — Мария-Тереза! — Раймонд! Огромная зеленая книга с шумом свалилась на пол. Молодая девушка подбежала к окну. Раймонд схватил ее руки и не выпускал, покрывая их поцелуями… А она — она смеялась… смеялась от радости, что видит его, такого высокого, сильного, красивого, с золотистой бородкой, делавшей его похожим на ассирийского волшебника. — Ну, как дела с гуано? — Недурно. А ваши?.. Но ведь вас ждали только завтра. — Мы сэкономили одну остановку. — Как поживает моя маленькая Жанна? — О, моя сестра уже совсем большая: у нее скоро будет второй ребенок. — А Париж? — В последний раз, когда я видел его, шел проливной дождь. — А Сакре-Кер? — Ну, там-то я, понятно, не бывал после вашего отъезда. — Говорят, он продается. — Как я жалею, что я недостаточно богат, чтобы купить его… если б можно было взять оттуда только приемную… тот уголок, где мы сидели, поджидая вас и Жанну… — Позвольте… А где же ваш дядюшка? Куда вы его девали? — Не захотел бросить свою коллекцию — так и остался на пароходе. Все что-то записывает, словно Америку открыл… Но где же у вас дверь? Боже мой, где же дверь?.. Я не смею влезть к вам через окно… И потом — я вам мешаю… — Страшно. Тем не менее, обойдите вокруг дома — первая дверь направо — и постучитесь, прежде чем войти. Справа были огромные ворота со сводами; они вели в огромный двор, где суетилась и сновала целая армия китайских кули и индейцев-кечуа. Большие нагруженные телеги с грохотом въезжали под своды ворот; другие порожняком выезжали обратно в гавань. «И она тут всем верховодит!» — с радостным трепетом подумал молодой инженер. Она ждала его на пороге конторы, радостно улыбаясь. Она заперла дверь и подставила ему свой лоб. — Поцелуйте меня. Смущенно и робко он поцеловал ее в пышные волосы. Это было впервые. Она была взволнована гораздо меньше. И, видя, что он стоит растерянный, не зная, куда деть руки и восторженно любуясь ею, она первой спросила: — Значит, мы любим друг друга? — О! — молодой инженер стиснул руки так, что пальцы хрустнули. — Почему же мы раньше не признались? — Разве теперь уже поздно?! — в ужасе вскрикнул Раймонд. — Успокойтесь — нет. Я только что отказала моему четвертому жениху, дону Алонсо де Куэльяру: в Лиме это, пожалуй, самая блестящая партия, милый мой Раймонд! Отец жутко взбешен. Кстати, вы и не спросите, как поживает мой отец? — О! простите… Ну да, конечно, и отец, и братья… Я совсем растерялся, поглупел… я только все смотрю на вас… — Мой милый папочка чувствует себя превосходно. И очень рад вашему приезду, то есть, главным образом, приезду вашего дядюшки, так как вы, собственно, не в счет. Он счастлив возможности принять у себя академика, известного ученого. Вот уже месяц, как он только и говорит об этом — и в своем клубе, и в географическом обществе, где его выбрали секретарем. |
