|
Однако же, Раймонд не мог не заметить, что в пути их все время сопровождал какой-то господин с бронзовым цветом лица, который, не будь он одет по последней моде, мог бы показаться типичным представителем индейской расы, так блестяще воплощенной в Гуаскаре. Но этот господин был одет по-европейски, носил свой костюм вполне свободно и в дороге выказал себя человеком вполне цивилизованным и даже очень любезным, главным образом по отношению к Марии-Терезе, неоднократно оказывая ей услуги, которые полагается оказывать женщине, хотя бы и незнакомой. Упомянутый господин одновременно с ними сел на пароход в Кальяо, высадился на том же плоту, ночевал в той же гостинице в Пакасмайо и на другой день в одном с ними поезде выехал в Каямарку. Зрелище перевала через первую Кордильеру из цепи Анд целиком захватило их, и вначале никто не заметил, что пассажир этот уселся в том же купе, где сидели маркиз и его спутники. Но затем он обратил на себя их внимание так неожиданно, что все путешественники, не отдавая себе отчета, почему именно, почувствовали, что он их страшно стесняет. Они любовались пейзажем и разнообразием флоры, обменивались между собой восторженными замечаниями; но, когда дорога пошла узким и чрезвычайно диким ущельем, незнакомец торжественным голосом изрек: — Вы видите эту круглую площадку, señores? Отсюда Писарро направил первых послов к последнему царю инков. Все повернулись к нему, но он словно никого не видел. Он стоял на площадке вагона, скрестив руки на груди и не отрывая взора от утесов, у подножия которых величайший в мире авантюрист остановился перед тем, как завоевать империю. — С ним был и мой дед! — воскликнул маркиз. Незнакомец даже не оглянулся на него, но произнес «Нам это известно» — таким странным голосом, что маркиз и прочие невольно удивились. Что это за чудак едет с ними? Почему-то их особенно тревожила его величавая неподвижность. Помолчав, незнакомец заговорил: — Да, мы не забыли, что в числе спутников Писарро был Кристобаль де ла Торрес. Господин маркиз, мы хорошо знаем нашу историю. Писарро покинул испанскую колонию в Панаме, движимый предчувствием, что он найдет за экватором сказочную страну, еще более богатую, чем та, которую подарил недавно Кортес Карлу V-му. И когда Писарро, уже перенесший тысячу опасностей и растративший все свои деньги, увидел, что над ним нависла угроза быть всеми покинутым, — он выхватил шпагу и провел ею черту на песке с востока на запад. Затем, повернувшись к югу, молвил: «Друзья и товарищи! По эту сторону — лишения, голод, нагота, проливные дожди, опасности всякого рода и смерть; по другую — серенькая жизнь и благополучие. Но зато там, на юге, — Перу с его сказочными богатствами, слава, бессмертие. Выбирайте. Пусть каждый решит, как надлежит поступить храброму кастильянцу. Что касается меня — я иду на юг». С этими словами он переступил ногой за черту. Первым за ним последовал отважный лоцман Руис, затем Педро де Кандия, рожденный, как и говорит его имя, на одном из греческих островов. И еще одиннадцать человек, один за другим, перешагнули через черту, заявив таким образом о готовности делить радость и горе со своим вождем. В числе этих одиннадцати был и Хуан Кристобаль де ла Торрес — мы это знаем. Сеньор, мы это знаем. — Но кто же вы-то сами, милостивый государь? — грубо спросил маркиз. Манера незнакомца держать себя, хотя и чрезвычайно учтивая, начала его раздражать. Тот как будто не слышал. Он продолжал, как бы отдавая должное подвигам предков: — Не правда ли, господа, не правда ли, сеньорита, есть что-то завораживающее в этом образе кучки храбрецов, обрекших себя на опасное предприятие, которое, казалось, было им совсем не под силу — как, впрочем, и многие подвиги, о которых рассказано в летописях странствующего рыцарства. Подумайте только, господа: кучка людей, без запаса провизии, без одежды, почти без оружия, собралась на одиноком утесе и заявляет о своей решимости предпринять крестовый поход против одной из самых могущественных империй, когда-либо существовавших на свете. |
