|
– Он добавил, что я на его месте сделал бы то же самое. – И он совершенно прав. – Тебя здесь не было, Холли. И ты не знала, что происходило пять лет назад. – Скажи, твой отец когда нибудь лгал тебе? – Нет, разумеется, но ведь это совсем другое дело. Он считает это не ложью, а… – Чем же? – Чем то само собой разумеющимся. Необходимым. Потому что я его сын, и он меня любит. – А ты? Ты любишь отца? Он схватил ее за руки, потянул вниз и пристально уставился в глаза. – Почему тебе пришел в голову такой дурацкий вопрос? Она снова поцеловала его и отстранилась. – Потому что ты не поверил ему, когда он сказал, что твоей вины в случившемся нет. Как можно любить кого то, кто, по твоему убеждению, тебе лжет? – Ты все не так поняла. Он пытался оправдать меня, найти извинения… – Поразительно!.. – Ты это о чем? – Ты упивался сознанием собственной вины почти пять долгих лет. Умудрялся вновь и вновь расцарапать едва подживавшую рану. И краем сознания постоянно помнил, что нужно себя ненавидеть. Лелеял своего постоянного спутника, позволял взять над собой власть. Поражаюсь такой преданности с твоей стороны. Наверное, без ненависти к себе ты чувствуешь себя ничтожеством. А так ты с радостью изводишь себя, постоянно твердя, какое ты ничтожество. Но твой отец тем временем чувствует, что подвел тебя. Собственно говоря, полагаю, это так и есть. Как я уже сказала, ты ведь не поверил ему? Не поверил, что твоей вины в случившемся нет? Знаешь, все эти разглагольствования насчет зла, порока и бесконечной чертовой вины вызвали во мне ужасную жажду. Не хочешь теплого молока? Верное материнское лекарство от угнетенного духа. Правда, отец всегда закатывал глаза и утверждал, что лучшего средства, чем бренди, все равно не найдешь. Или предпочитаешь, чтобы твой дух оставался угнетенным? – Но ведь ты сама начала этот разговор. Ты хотела узнать, что произошло. И мой дух вовсе не угнетен, черт возьми! – Зато ты умудрился навеять на меня тоску. Она отстранилась, встала, обнаженная и прекрасная, только он этого не заметил. Потому что, не отрываясь, смотрел на тонкую нежную шею, воображая, с каким бы удовольствием обхватил ее ладонями и сдавил… В горле горел огненный комок гнева. – Я же говорил, что часть моей души мертва, что я калека, что доверие к женщинам давно выгорело и поэтому не желаю жениться, что… – О да, ты все это повторял, и не раз, – бросила она, накидывая халат. – Очень печально. Представить только: быть наполовину мертвым. Очень печально. – Она тяжело вздохнула. – И вот теперь я тоже изнемогаю под бременем вины. – Вины? Ты? На тебе нет никакой вины. В то время, как это случилось, ты была совсем девчонкой. – Еще как есть! Неужели не помнишь? Это я набросилась на бедного невинного Джейсона Шербрука и к тому же сунула руку в твои штаны: в этом мой отец был совершенно прав. Но, сделав это, я обрекла тебя на долгие муки, бедный Джейсон. Мало той невыносимой боли, которая преследует тебя, пришлось жениться, жениться против воли, чего ты хотел меньше всего на свете. И женитьба казалась тебе чем то вроде орудия пытки, «железной девы»… прости, всего лишь шутка. Несчастный Джейсон, к воспоминаниям о неудаче и сознанию собственной вины прибавилась еще и жена! Думаешь, дух давно умершей злобной твари Джудит пребывает поблизости, радостно потирая руки? От сознания того, что по прежнему управляет твоей жизнью? Да, это наверняка нравится злобной стерве, не считаешь? Интересно, ее дух до сих пор уверен, что победил? Не хочешь тепленького молочка? Джейсон вскочил, почти теряя рассудок от бешенства, желая только одного: удушить ее. |
