|
Тот поймал малыша и подбросил над головой. – Вижу, что это вы, – пробормотал он, прижавшись носом к шейке Дугласа. От него пахло так же, как от Элис Уиндем после вечернего купания. На глазах вдруг выступили слезы. Он по детски шмыгнул носом, и в этот момент кто то дернул его за штанину. Это оказался Эверетт Плезант Шербрук, готовый то ли заорать, то ли горько заплакать. Пришлось подхватить и его. Джейсон прижал к себе малышей, позволив им гладить себя по лицу, награждать мокрыми поцелуями и непрерывно трещать о чем то своем. Близнецы прекрасно понимали свою недоступную взрослым тарабарщину, совсем как когда то он и Джеймс. Наконец Дуглас, немного устав, объявил: – Все говорят, ты ужасно похож на папу и тетю Мелисанду, но, дядя Джейсон, это вовсе не так. – Верно, Дуглас. Я немного отличаюсь от твоего папы, но все же не слишком, правда, Эверетт? Второе поразительно красивое личико задумчиво сморщилось. – Нет, дядя Джейсон, ты похож на себя самого и на меня тоже. Не то, что Дуглас. Он совсем как папа. Да да, именно. У нас с тобой одно лицо. При этом его глаза лукаво блестели, в точности как у Корри. Снова чмокнув Джейсона в шею, Дуглас признался: – Дедушка просто не выносит, когда кто то говорит, что я – копия папы и тети Мелисанды. Она всегда приносит мне и Эверетту маленькие миндальные печенья, когда приходит в гости. Дедушка говорит «Ад и проклятие», и что он никогда не избавится от лица. Что это за лицо, дядя Джейсон? Отец громко застонал, мать столь же громко рассмеялась. Джейсон, вскинув брови, повернулся к отцу: – Ругаться в присутствии малышей? – У них такой же острый слух, как был у вас с Джеймсом в этом возрасте, – заметил Дуглас Шербрук, граф Нортклифф, подтолкнув локтем жену. – Спокойно, Алекс. Не верю, будто парни настолько малы, что до сих пор не узнали о фамильном ругательстве Шербруков. – Верно, – кивнула Корри. – Нет, только попробуй со мной не согласиться, Джеймс Шербрук. «Ад и проклятие» – неизменная прелюдия вашим попыткам сорваться с цепи. Представляешь, Джейсон, когда он злится на меня, – одному Господу известно, по какой причине, – и хочет выкинуть меня из окна, приходится довольствоваться фамильным ругательством и убираться прочь из комнаты, подальше от ненавистной жены. – Наглая, бессовестная ложь, – пожаловался Джеймс и громко откашлялся, когда близнецы уставились на него широко раскрытыми глазами. – Джейсон, не хочешь, чтобы я освободил тебя по крайней мере от одного из этих негодников? Но оба негодника крепче вцепились в шею Джейсона, едва его не удушив. Джейсон покачал головой: – Не сейчас. Итак, парни, отпустить вас или немного потанцевать с вами по комнате? Если хотите, ваша бабушка сыграет нам вальс на пианино. – Танцевать! – завопил Дуглас, болтая ногами. – Вальс! Вальс! – поддержал Эверетт, едва не оглушив Джейсона. – А что такое вальс? Леденящее напряжение и тревоги, пусть и ненадолго, растворились в дружном хохоте. У Джейсона стало легче на душе. Покрепче сжав маленькие тельца и время от времени целуя розовые щечки, он принялся медленно вальсировать по комнате. И увидел, как мать, приподняв юбки, быстро подошла к пианино и заиграла вальс, который Джейсон два месяца назад слышал на балу в Балтиморе. Джеймс Шербрук, лорд Хаммерсмит, старше своего брата на двадцать восемь минут, сидел на диване, с наслаждением ощущая теплый бок прижавшейся к нему жены, и смотрел на Джейсона. И ничуть не удивлялся тому, как естественно выглядит тот с двумя детьми на руках: Джеймс Уиндем часто писал, как хорошо ладит Джейсон с его четырьмя ребятишками. |
