Это прозвучало, как окончательный триумф.

— Очень мило, — заметила Эйприл, изо всех сил стараясь не выглядеть обиженной. — Не многие молодые девушки твоего возраста могут позволить себе платья из Парижа. Ты счастливая!

— Да, это так, — самодовольно согласилась Констанция. — Карлос такой хороший,

такой добрый, он ни в чем не может мне отказать. И никогда не мог!

— Тогда ты действительно счастливая, — еще раз заметила Эйприл, — что имеешь такого щедрого опекуна.

Констанция косо взглянула на нее из-под густых ресниц, покачиваясь в гамаке, привязанном в прохладном уголке патио, рядом с густой изгородью из гибискуса. Она каталась на своей свирепой андалузской лошадке перед завтраком и поэтому все еще была в короткой алой юбочке и лакированных ботинках. Цветастый шейный платок обрамлял ее изящную шейку, волосы были взлохмачены, как всегда в это время суток.

— Возможно, тебе трудно понять, почему Карлос так щедр со мной. Почему он никогда не может сказать «нет», если я хорошенько попрошу его. — Ее бездонные глаза улыбались. — Он любил мою маму!

Эйприл вздрогнула.

— Ее портрет висит у него дома в Мадриде, в кабинете. Ты увидишь его, когда мы туда поедем.

Эйприл ничего не ответила.

— Она была необыкновенно красива, поэтому портрет продолжает там висеть. Не думаю, что ты сможешь заставить Карлоса его убрать.

— У меня нет ни малейшего намерения, заставлять дона Карлоса убирать портрет, — сказала Эйприл таким бесцветным голосом, что Констанция пристально посмотрела на нее:

— Нет? Но большинство женщин стали бы ревновать. Испанская женщина должна быть ревнивой! — Ее глаза приобрели презрительное выражение. — Но ты ведь англичанка, а Родриго говорил, что англичане — холодный народ! Я бы никогда не позволила, чтобы в доме моего мужа висел портрет другой женщины. Я бы сорвала его собственными руками!

Она выглядела такой агрессивной, как будто действительно была в состоянии сделать нечто подобное и при этом получить мстительное удовольствие от содеянного. Затем выражение ее лица вновь стало самодовольным, и на губах расцвела улыбка прирожденной кокетки.

— Но я так же красива, как и моя мать. Дон Карлос понимает, как я красива… Ты тоже так думаешь, Эйприл?

Донья Игнасия прошелестела по полу гостиной в одном из своих длинных шелковых платьев и, выйдя в патио, заставила Констанцию немедленно подняться к себе и переодеться. Констанция вышла с торжествующим видом, вероятно понимая, что ее стрела попала в цель.

За завтраком дон Карлос спросил у Эйприл, не желает ли она посетить вечеринку у Хардингтонов, и, когда она вяло ответила, что ей все равно, поедут они или останутся, он сделал выбор за нее.

— Мы поедем, — сказал он, проницательно поглядывая на нее. — Мы поедем, а также возьмем Констанцию. Ей это пойдет на пользу.

— Если вы считаете, что это пойдет на пользу Констанции, тогда мы непременно должны поехать.

Она и не подозревала, как сухо звучит ее голос.

Дон Карлос посмотрел на нее еще более внимательно.

— Но я забочусь о вас, — возразил он. — Естественно, что вам иногда хочется побыть среди соотечественников. То, что я говорю по-английски, не делает меня англичанином, — улыбнулся он.

«Это правда», — подумала Эйприл, рассматривая его.

— Как и ваше быстрое овладение испанским, совсем не превращает вас в испанку!

Это тоже было правдой. Она не переставала удивляться, как сильно он отличается от своих английских ровесников.