- Это все равно твое, понимаешь? Понимаешь? - схватил он меня за руку.

- Понимаю, понимаю, - кивала я, хотя ничегошеньки не понимала. Лишь бы только он успокоился. А то еще начнет орать и биться головой об стену. Говорят, у неврастеников такое бывает.

- Мне раньше, раньше это сказать надо было, - убивался Отто, - в первый день. Но не получилось...

- Конечно, конечно, - поддакивала я, опасливо озираясь. Боюсь, что благодаря горячности Отто мы начали привлекать внимание посторонних. Хорошо еще, что их было немного: бомжеватый товарищ с дворнягой на поводке, усердно изучающий содержимое мусорного бака, да изнывающий от скуки мальчишка-подросток на скамейке.

- Тогда я был готов, но тебя не было, - захлебывался в эмоциях Отто. Я сразу собирался это сделать, но не вышло... Позвонил, а никто дверь не открывает... Я поднялся этажом выше и стал ждать... А потом из квартиры какая-то женщина вышла, я подумал, что это ты, окликнул, но она не оглянулась, быстро побежала вниз... Потом я пришел в субботу, на следующий день, ты дверь открыла, а у меня язык не повернулся почему-то... Решил, сначала все-таки в Котов съезжу, чтобы никаких сомнений...

- Ага, ага, - кивала я, поглаживая Отто по щеке, - все будет хорошо, все будет хорошо. - А у самой поджилки затряслись от услышанного. - Отто, миленький, - взмолилась я, - ты получше вспомни, когда ты видел ту женщину? Ну, сосредоточься и вспомни, когда это было?.

- В прошлую пятницу, перед грозой. - Судя по всему, Отто на память не жаловался. - А на следующий день, в субботу, мы встретились, но я не сказал, зачем я тебя искал...

- Скажешь, еще скажешь, - прервала я многословные излияния Отто, - а пока лучше вот что скажи... В ту пятницу... Ну, во сколько это было?

- Около семи, точнее, в восемнадцать пятьдесят. Да-да, в восемнадцать пятьдесят я позвонил, мне не открыли, я позвонил еще раз, поднялся этажом выше - там окно открыто было, не так душно - и стал ждать, а уже в девятнадцать десять я ушел, - по-военному четко отчитался Отто, как будто заранее хронометраж составил. Надо же, какой пунктуальный.

Так что же это получается, люди добрые? Какая такая женщина пулей вылетела из моей квартиры в роковую пятницу между восемнадцатью пятидесятью и девятнадцатью десятью? Зуб даю, что Инга. Которая, между прочим, утверждала, что оставила Юриса в моей постели живым и здоровым в шесть вечера. Я же вернулась домой в половине восьмого и обнаружила его мертвецки мертвым. Следовательно, следовательно... Господи, это слишком ужасно, чтобы быть правдой!

...Моя голова и без того трещала по швам от горестных размышлений, а тут еще Отто ни на минуту не замолкал, все убивался, сердечный, а из-за чего убивался, я так и не поняла. Но когда он гулко стукнул себя кулаком в грудь и в двадцатый раз завел песнь о чем-то невысказанном, в моем полусумеречном сознании забрезжила сумасшедшая догадка. Уж не в любви ли ко мне он собирается признаться? Да, но когда же он успел?

Дайте-ка соображу. Значит, так... Мы с ним в первый раз увиделись в субботу, а в пятницу он уже обивал мой порог, изнемогая от желания "все рассказать сразу". Что, разве такое бывает? А черт их разберет, этих американцев, у них же все не по-русски. И все равно странно. Как-никак мы хоть дальние, но родственники, через усопшую тетю Любу, сам же сказал.

И потом, я его ни капельки не люблю.

- Мы еще поговорим, обязательно поговорим и все обсудим, - пообещала я Отто, слегка отстраняясь, а то еще полезет с поцелуями. - А сейчас попробуй описать женщину, которая в пятницу вышла из моей квартиры.

Кажется, Отто немного задело мое пренебрежение к его пылким чувствам. Он заметно поскучнел и сообщил без всякого энтузиазма:

- Да я ее плохо рассмотрел, ведь я ее видел со спины и мельком.