|
Мне кажется, автор работал с Викторией, был ее соседом или другом. Он хочет привлечь наше внимание к этому делу и дать понять: сам‑то он, автор записки, не стремится быть втянутым в расследование вне зависимости от того, кто совершил преступление. А конверт, в котором была записка, сохранился?
– Мне кажется, я его выкинула, – посетовала миссис Патавасти. – В полицейском управлении не пожелали на него взглянуть. Однако она ушла в дальнюю комнату и появилась через несколько минут. Конверт прояснял дело больше, чем содержимое. На нем был почтовый штемпель Боулдера от двенадцатого июня, адрес тоже был немного выцветшим, и на нем значилось:
Мистеру Патавасти Крошка Таджик Эмпайр‑Лейн, 78 Каррикфергус, Антрим Сев. Ирландия ВТ38 7JG Объединенное Королевство
– Это что‑то проясняет, Александр? – спросил мистер Патавасти. – Да. Штемпель от двенадцатого июня. А ваша дочь была убита пятого. Полиция Денвера арестовала подозреваемого через два дня. Значит, отправитель письма пять дней находился в раздумьях. Ему было страшно рассказать о том, что он знал. В полицию он обращаться не хотел, но что‑то нужно было делать, направить поиски в нужном направлении. Сам он этого сделать не мог, иначе приплели бы и его – как друга, соседа, коллегу. Примечательно, что Виктория жила в Денвере, но на работу ездила в Боулдер. Скорее, это кто‑то из ее сослуживцев. – Он мог просто приехать в Боулдер и отправить письмо оттуда, – возразил Колин. – Да, мог, – согласился я. – У Виктории была адресная книга, – вспомнила миссис Патавасти. – Хотелось бы взглянуть. – У нее было не так уж много знакомых, для общения вне работы почти не оставалось времени, – сказал Колин с напором. – Ну, думаю, некоторые имена мы можем исключить сразу. Начнем с того, что у написавшего письмо есть компьютер или же легкий доступ к нему. Такие вещи не пишутся в ближайшей библиотеке. Не хочу пока делать выводов, но вы заметили, что слова в записке и надпись на конверте будто слегка выцвели? – Я заметил, – сказал мистер Патавасти. – Так бывает, когда заканчивается краска в картридже. Может, он не знал, как его заменить, если этим распоряжался, например, секретарь? – Ну, это все фантазии, – заметил Колин. – Верно. Но, как бы то ни было, мне хотелось бы взглянуть на ее паспорт, корреспонденцию – меня интересуют все вещи, находившиеся в ее комнате, на которых значился ее адрес. В глубокой печали миссис Патавасти принесла небольшую коробку. Я бегло просмотрел содержимое и наткнулся на то, что искал. Я был уверен, что нахожусь на верном пути. Вот‑вот должно всплыть что‑то важное. – А номер вашего телефона до сих пор не включен в базу данных? – спросил я, вспоминая безумное время восьмилетней давности, когда я потерял ее номер. – Номера нет в списках, и что дальше? – спросил Колин. – На конверте – название дома. Виктория никому бы не рассказала, что он называется «Крошка Таджик». Ей было неловко. Названия дома нет ни в одном из писем, ни в паспорте, ни среди прочих личных вещей. Почта тоже не раздает адреса налево и направо. Откуда тогда это название стало известно? Нигде в документах ни намека. Когда вы ей писали, вы указывали название дома в адресе отправителя? Все обернулись к миссис Патавасти. – Нет, я никогда не писала «Крошка Таджик», вообще не упоминала об этом, – сказала она, – это и в самом деле неловко. – Так откуда же кто‑то мог узнать, что этот дом носит название «Крошка Таджик»? Виктория никому сказать не могла. |
