Сначала правление мое будет милостиво. В первый день будет всего одна казнь, ради примера, казнь человека, имя которому — Кемп. Сегодня его настигает смерть. Пусть запирается, пусть прячется, пусть окружит себя стражей, пусть закует себя в броню, — смерть, невидимая смерть идет к нему. Пусть принимает меры предосторожности, это произведет впечатление на мой народ. Смерть двинется из почтового ящика нынче в полдень. Письмо будет положено перед самых приходом почтальона — и добрый путь. Игра начинается. Смерть идет к нему. Не помогай ему, народ мой, чтобы и тебя не постигла смерть. Сегодня Кемп умрет».
Кемп дважды перечел это письмо.
— Это не мистификация, — сказал он. — Это его голос! И он не шутит.
Он перевернул свернутый листок и увидал на стороне адреса штемпель Гинтондин и прозаическую прибавку: «Уплатят 2 d.»
Кемп медленно встал с места, оставив завтрак неоконченным, письмо пришло в час, — и пошел в кабинет. Он позвонил экономку, велел ей тотчас обойти весь дом, осмотреть все задвижки на окнах и запереть ставни; ставни в кабинете затворил сам, вынул из запертого ящика в спальне маленький револьвер, тщательно осмотрел его и положил в карман куртки. Потом написал несколько коротких записок, между прочим полковнику Эдаю, и поручил служанке отнести их, дав ей при этом подробные инструкции о способе выйти из дома.
— Опасности нет, — сказал он и прибавил про себя «для вас».
Окончив все это, он задумался, потом вернулся к остывающему завтраку.
Он ел с перерывами глубокого раздумья и, наконец, ударил кулаком по столу.
— Мы поймаем таки его! И приманкой буду я. Он зайдет слишком далеко.
Кемп поднялся в бельведер, тщательно затворяя за собой все двери.
— Это игра, — сказал он, — игра странная, но все шансы за меня, мистер Гриффин, несмотря на вашу невидимость и ваш задор, Гриффин, contra mundum, что и говорят…
Он посмотрел в окно на раскаленный косогор.
— Ведь каждый день ему надо добывать себе пищу, — ну, не завидую! А правда ли, что прошлую ночь он спал? Где-нибудь, под открытым небом, чтобы никто не мог на него споткнуться. Хорошо, кабы завернули холода и слякоть, вместо жаров-то… А ведь он, может быть, следит за мной и в эту самую минуту.
Кемп подошел ближе к окну и вдруг отскочил в испуге: что-то крепко стукнуло в стену над косяком.
— Однако, нервен же я! — проговорил он про себя, но снова подошел к окну не ранее, как минут чрез пять.
— Воробьи, должно быть, — сказал он.
Вскоре у наружной двери послышался звонок. Кемп сошел вниз, отодвинул болты, отпер дверь, осмотрел цепь, поднял ее и, не показываясь, тихонько отворил. Его приветствовал знакомый голос. Это был Эдай.
— На вашу горничную напали, Кемп, — сказал он сквозь дверь.
— Что вы! — воскликнул Кемп.
— Отняли у нее вашу записку… Он где-нибудь близко. Впустите меня.
Кемп снял цепь, и Эдай протиснулся кое-как в узенькую щелку и стоял теперь в передней, с большим облегчением глядя, как Кемп снова запирал дверь.
— Записку вырвали у нее из рук. Страшно ее напугали… Теперь она в участке: истерика. Он тут где-нибудь… Что вы писали мне?
Кемп выругался.
— И я-то дурак, — сказал он, — мог бы догадаться: отсюда до Гинтондина меньше часа ходьбы. Поспеть!
— В чем же дело? — спросил Эдай.
— Вот посмотрите!
Кемп повел Эдая в кабинет и подал письмо Невидимого. Эдай прочел его и тихонько свистнул.
— А вы что же?
— Предложил ловушку, как идиот, — сказал Кемп, — и предложение послал с горничной. |