Ускользнуть в мир, где от боли можно наконец отдохнуть.

 Они довольно долго двигались по Медиане. То ли склонение было неблагоприятным, то ли так далеко Кейта все построила. Ивик ничего не говорила. Она просто не знала, как говорить с Кейтой теперь. И та молчала. Молча скользила впереди на своей "лошадке", Медиана шла на подъем, рельеф ее менялся. Ивик поспевала вслед за Кейтой, глядя на ее молодую, легкую фигурку в седле, иногда, вот наваждение, ей думалось, что это Ашен, и хотелось даже окликнуть по имени, но это было бы очень жестоко.

 (Ты извини, сказала Кейта, ты сама увидишь. Но ты должна это посмотреть. Я просто не считаю себя вправе. Да, конечно, я посмотрю, ответила Ивик. И ты не думай, я не обижаюсь. Я и не хочу быть фантом оператором на самом деле.)

 ЭтоАшен хотела, едва не ляпнула она, но вовремя замолчала.

 Кейта была совершенно обычная. Ивик почему то казалось   Кейта должна измениться. Ивик пережила множество смертей. Смерть ходила рядом, плотоядно облизываясь, она была обыденностью. Ивик видела, как смерть переживают другие   как бьются в отчаянии, буквально в судорогах. Как громко и почти неестественно рыдают, закрыв лицо руками. Бледнеют, молча и страшно. Впадают в прострацию. Громко, оживленно говорят и не переставая делают что то, и не могут умолкнуть ни на секунду. И в этом, опять же, не было ничего особенного, но ведь Кейта потеряла дочь. Дочь! Ивик даже не пыталась вообразить "а если бы что то случилось с детьми". Это было за пределами вообразимого. Она не знала, как теперь разговаривать с Кейтой.

 Наконец подъем кончился, и теперь перед гэйнами открылся фантом.

 Они приблизились. С такого расстояния он был виден лучше всего. Ивик остановилась, всматриваясь.

 Фантом был лучше ее собственного. Ей казалось   намного. Она не только не обижалась на Кейту, вроде бы укравшую идею   да и какая там идея то, банальность по сути. Ей теперь было стыдно, что она в свое время так бездарно, так нелепо эту идею воплотила.

 Восхождение. Люди шли один за другим, вытягивали друг друга из расселин, подавали руки, несли детей и стариков на плечах. Ивик поднималась и спускалась вдоль горы, вглядываясь в лица. Фантом был неподвижен, как и она сама задумала. Но лица... не зря все таки Кейта   художница. Фантомы, наверное, и должны создавать именно художники. Зрительный образ. Лицо девчушки, совсем еще юной, доверчиво протянувшей руку парню, перед тем, как прыгнуть через ручей. Высокий, седой старик дейтрин, явный гэйн, судя по осанке, но уже, видимо, больной, уже слабый, и девочка подросток, ведущая его под руку. Монахиня со строгим, просветленным лицом. Парень, высоко и гордо вскинувший руку с красным флагом, трепещущим на ветру. Женщина, подающая ребенка из рук в руки высокому мужчине. Целая вереница детишек, самоотверженно помогающих друг другу карабкаться по камням. Врач, склонившийся над больным, лежащим чуть в стороне, и рядом   двое друзей, смотрят тревожно, держат больного за руку. Монах хойта с дейтрийским крестом.

 Они все были   живые. Настоящие. И в то же время   не совсем такие, как в жизни. Каждый из них совсем совсем не думал о себе. Не замечал себя. Каждый растворился в друге, в любимой, в том, кто был рядом и нуждался в заботе и помощи.

 Еще было новое   вдоль ряда Кейта расставила гэйнов часовых, в форме и с автоматами, пристально вглядывающихся вдаль. Они охраняли цепочку.

 Ивик повернулась к Кейте и ощутила, что не может говорить   в горле застрял комок. Слишком трогательным был этот фантом. Ей никогда не удалось бы создать такой...

 Впрочем   кто знает.

   Кейта... это замечательно! То, что ты сделала...

   Понимаешь, я подумала,   в который раз стала оправдываться Кейта,   я решила, что идея просто замечательная.