Парень был абсолютным бездельником и угодил в тюрьму за кражу еще до того, как их сын пошел в школу. Они тогда снимали квартиру, и Клэр грозили выбросить на улицу за неуплату аренды. В растерянности она пришла домой и попросила отца о помощи. Он ей ответил, что она сама виновата в своих бедах и сама должна расплачиваться за них.

Мне тогда было пятнадцать, и я сказал ему, что, если он не поможет ей, я при первой возможности навсегда уйду из дому. Может, он не придал значения моим словам, а может, ему просто было все равно, но, как бы там ни было, этот филантроп, известный всем своей добротой, выбросил из дому собственную дочь и внука…

— Но ты выполнил свое намерение?

— Да. Несмотря на нежелание оставлять младшую сестру и на мою привязанность к Шато дю Буа, я собрал вещи и уехал с благословения Мирей. Она тоже покинула дом, когда ей исполнилось восемнадцать. Отец всегда любил ее больше других, поэтому она хотя бы получала от него финансовую поддержку до окончания университета.

— А что было с тобой?

— Я работал по вечерам и выходным, чтобы получить образование.

— А потом ты отправился путешествовать?

— Да, несколько лет я ездил по миру, делая карьеру, пока не осел в Калифорнии.

— И ты никогда не приезжал домой?

— В прошлом году я был в Париже по делам, но если под домом ты подразумеваешь Шато дю Буа, то сюда я вернулся в первый раз на похороны отца…

Мадлен вздохнула. По-видимому, месье Морис был тяжелым человеком. Но все-таки жаль, что сын с отцом так и не помирились.

Словно следуя за ходом ее мыслей, Луи продолжил;

— Когда Мари Мюрье поняла, что он смертельно болен и дала нам с Мирей знать об этом, было уже поздно.

— Значит, он даже не увидел своих дочерей перед смертью?

— Нет. Мирей замужем за профессором, и в тот момент они находились за границей, где он читал лекции.

— А как Клэр?

— Они с мужем погибли в автокатастрофе десять лет назад. Надо отдать отцу должное, после их смерти он взял мальчика к себе, и тот жил в поместье до начала учебы в университете. Но после его отъезда дед опять перестал интересоваться жизнью внука.

Мадлен собралась было спросить о судьбе племянника, как он вдруг резко закрыл эту тему:

— Ну, для одного дня достаточно грустных историй о нашей семье. Тебе не кажется, что надо добавить еще мишуры?

Склонив голову набок, Мадлен отступила в сторону, оценивая елку.

— Нет, всего вполне достаточно.

— Тогда осталось водрузить самую красивую куклу на макушку. Я настолько великодушен, что предоставлю тебе эту честь. — Он протянул ей игрушку.

— Вряд ли я достану до верха, — усомнилась она.

— Нет проблем. — Она не успела и глазом моргнуть, как он обхватил ее за талию и как пушинку приподнял над полом.

Ее сердце отчаянно забилось, готовое выпрыгнуть из груди. Она торопливо укрепила игрушку и почти беззвучно сказала:

— Можешь поставить меня на пол.

Он опустил Мадлен, его руки скользнули выше и ладони оказались на уровни ее груди.

Соски мгновенно напряглись в ответ на это легкое прикосновение, и она поняла, что он почувствовал, как быстро бьется ее сердце.

Поставив на пол, он развернул ее лицом к себе. Она находилась так близко от него, что ощущала тепло, исходящее от его сильного мускулистого тела. Ее голова непроизвольно откинулась назад, и из горла вырвался не то тихий стон, не то вскрик протеста. Она и сама не могла бы сказать, что он означал, но через секунду почувствовала, что свободна.