|
Парень пришёл в замешательство. И… убежал. Сказал, что ему надо побыть одному – и уехал в свой уездный городишко. Настя искала его через двоюродную сестру, свою подругу. Но подруга сказал ей, что Олег не может жениться на Насте, хотя очень и очень любит её. Не может, потому что Настя богатая, а он – ничто, какой-то инженер-строитель. Дочь Корсакова была безутешна – и папа подключился к разрешению ситуации. Вот оно! То есть – он. Тот самый бессребреник, которому нужны не деньги Настиного папы, а сама Настя! Разумеется, что он раскопал подноготную этого Олега. Олег Иванович Плотников. Ничего особенного в биографии не наблюдалось. В том уездном городишке он и родился. У матери-одиночки. Простой женщины, всю жизнь проработавшей на полиграфическом комбинате в отделе кадров. После школы поступил в строительный институт. Не в Москве. Москвы боялся. После окончания вернулся домой и исправно трудился в каком-то уездном СМУ. Женат не был. Детей нет. На два года моложе Насти. Ни красавец ни урод, вы, Всеволод Алексеевич, уже имели возможность наблюдать.
– Вполне смазлив. Странно, что ваш зять не женился, учась в строительном институте. Мужчины всегда в дефиците. Особенно непьющие, некурящие, всю зарплату до копейки домой приносящие. – Что бы там ни было – он не женился. Друзья-товарищи говорили, что была какая-то роковая первая любовь. Была да сплыла. Покорять Москву укатила, вроде как. – Да, женщины смелее… – Настя к нему приехала. Разговор у них состоялся. Он рыдал у неё в ногах, говорил, что она – королева, а он – никто и ничто, ноль без палочки. В общем, всё у них получилось. Он согласился переехать в Москву… – На какие только жертвы ради любви не пойдёт мужчина, – не удержался от саркастического комментария Северный. – Он был совершенно искренен, так что зря иронизируете, Всеволод Алексеевич, – сказал Корсаков. – Я уже говорил вам, что Олег – человек слабый. Но при этом он неплохой слабый человек. Так что он… – Вашу дочь никто не убивал, Леонид Николаевич. Это ненасильственная смерть. Глупая, мракобесная, но ненасильственная. – Но я хочу, чтоб вы раскопали всё. Всё, что можно. О тех, кто втянул её в это безумие… Как моя внучка оказалась в коробке из-под обуви и… – Корсаков неопределённо помахал рукой. – Что ещё там, чёрт возьми?! Вам лучше знать. – Как-то вы стали слишком… драматичны. Спиртное?.. Кстати, внучка, да. Она лежит здесь. – Северный достал из кармана блокнот и ручку, написал адрес больницы. – Спросите о состоянии младенца Корсаковой. Я не знал фамилию вашего зятя. Да и к тому же он так страдал, – Всеволод Алексеевич состроил многозначительную мину, – что мне было не до политесов. Вы уж там сами разбирайтесь, кто заявит на неё права – неплохой слабый законный отец или хороший сильный дедушка, – это не моё дело. Моё дело, как вы справедливо заметили, – раскопать всё, что можно. Или закопать – всё, что нужно. В рамках законодательства, разумеется. – Ваши услуги будут щедро оплачены в любом случае. – Не сомневаюсь. Тем более я как раз хотел подарить своей матушке сумочку из страуса. Сумочки из страусов очень дорого стоят, не правда ли? Мне будет проще с вашей помощью откупиться от её дражайшей заботы, чем постигать её истинные причины. Тем паче моя матушка в том благословенном возрасте, когда не то что родить в корыто, но и забеременеть-то уже никак, даже приди ей в голову пара-тройка шальных мыслей по этому поводу… – Вы, Всеволод Алексеевич, немного забываетесь! Меня, конечно, предупреждали о вашей, как бы это сказать, невоспитанности… – Я никогда не забываюсь, Леонид Николаевич. И уж тем более я не забываю, что вы только что потеряли дочь. |
