— Насколько я понимаю, ты не успел привести свой план в исполнение, но это даже к лучшему: ведь теперь обстоятельства складываются для тебя очень удачно.
— Да, эфенди. Как раз когда мы собирались осуществить наш замысел, Сыну Верности пришлось отправиться в Фашоду, к тебе. Он хорошо знал самый опасный участок пути, потому что мы с ним часто, тайком от короля, который думал, что мы охотимся в его дальних владениях Майен, совершали разведывательные поездки в поселение. Твой брат и Отец Аиста с нетерпением ждали вашего приезда, но вас долго не было. Тогда они испугались, что вы попали в беду, а решили плыть вам навстречу. Я сказал им, что хорошо знаю реку, и вызвался ехать с ними в качестве рулевого. Что произошло дальше, ты знаешь от Отца Аиста.
— Спасибо тебе за то, что ты так искренне доверился мне. Я обязательно помогу тебе осуществить твою мечту. Но назови мне наконец имя человека, которого ты преследуешь!
— Пообещай мне сначала две вещи.
— Какие?
— Во-первых, что ты заставишь его рассказать мне все, что я хочу знать.
— Конечно, я сделаю это. Даю тебе слово.
— И во-вторых, ты отдашь его в мои руки.
— Для расправы?
— Да.
— На это мне нелегко согласиться.
— Почему?
— Я христианин и поэтому против всякой жестокости.
— Тогда подумай о том, что пришлось вытерпеть мне, подумай о горе моих родителей! Вспомни также и о том, сколько других страшных грехов совершил этот человек. Тысячи несчастных проданы им в рабство, и кровь многих сотен убитых взывает о мести.
Шварц не отвечал, и Сын Тайны, немного помедлив, заговорил снова:
— Мне не хотелось напоминать тебе, что я и Сын Верности оказали вам несколько маленьких услуг. Я не требую ни благодарности, ни, тем более, награды, но неужели ты откажешь мне в первой и единственной просьбе, с которой я к тебе обращаюсь?
С этими словами гордый юноша опустился на колени и умоляюще сложил руки.
— Ну не мучайте же парнишку! — не выдержал Серый. — Мы и вправду должны его как следует отблагодарить. К тому же он верно говорит: этот Абдулмоут — а речь тут шла, понятное дело, о нем, — сущий дьявол, и я совсем не огорчусь, коли его маленько поучат.
— Но послушайте, доктор, это же убийство!
— Убийство? Знаете что, доктор, оставьте меня в покое и вообще катитесь отсюда подальше, а не то я так двину вам в ухо, что вы в два счета улетите на тот берег, да и повиснете в кустах! Вы толкуете об убийстве, когда этот паршивый негодяй сам убил тысячи ни в чем не виноватых бедняг. И при этом он еще обзывает меня доктором, когда я ему уже сказал и пояснил, что я просто-напросто Наци-Птица. Я, ей-Богу, вот-вот лопну от злости, как воздушный шар! Я сам человек мирный, но если меня так обижают, тут уж никто не выдержит?
Шварц знал Серого еще не так хорошо, как его брат: пораженный этой вспышкой, он не нашелся, что ответить, и только оторопело следил за круговыми движениями пфотенхауеровского носа, который, казалось, собирался вывинтиться из своего места и отлететь прочь.
— Ну и что, спрашивается, вы на меня уставились? — продолжал Пфотенхауер уже несколько спокойнее. — Может, думаете, это вам поможет? Нет уж, если я уж стою на своем, так десять слонов меня не заставят в сторону свернуть. Так что будьте-ка умником и скажите хоть одно разумное слово! Я готов дать себя зажарить и съесть на месте, коли тот мерзавец, о котором он толкует, не Абдулмоут.
Несмотря на всю серьезность момента, Шварц не выдержал и рассмеялся. Затем он осведомился у все еще стоявшего на коленях юноши:
— Отец Аиста прав, ты действительно имеешь в виду Абдулмоута?
— Да, эфенди. |