— А почему?

— Из-за голоса. Его крик звучит похоже на слово «шухуд», а это по-арабски означает множественное число от «шахид» — «свидетель».

— Верно! А латинское название у него какое?

Слово «латинское», конечно же, не могло незамеченным пролететь мимо ушей Отца Одиннадцати Волосинок. Малыш тут же вскочил, весь вытянулся в струнку и торопливо ответил, пока Шварц не успел его опередить:

— Филин по-латыньски зовется Bubalus! Я это знаю уже давно, очень!!!

Пфотенхауер повернулся в сторону словака, немного подумал, а потом спросил:

— Вот, значит, как? Филин, по-вашему, называется Bubalus. А что тогда, скажите мне на милость, обозначает латинское сочетание Bubo maximus?

— Bubo звался буйвол, рогатый, — не моргнув глазом, ответил Отец Листьев.

— Ого, что вы, оказывается, знаете! Никогда бы не подумал! Жалко только, что опять все наоборот: Bubo-то название филина, a Bubalus — как раз-таки буйвол!

— Этому я не могу верить. Вы, должно быть, ошиблись.

— Нет, я не ошибся. В чем, в чем, а в этом-то я собаку съел!

— А вы не могли забыть?

— Нет. Если уж вы мне не верите, Фома вы неверующий, спросите у господина доктора Шварца, кто из нас прав.

Отец Одиннадцати Волосинок так и поступил. Шварц, конечно, вынужден были признать правоту Отца Аиста, и тогда словак пробормотал недовольным тоном:

— Значит, это есть с моей стороны ошибка, наименьшая. Голова, ученая, по временам исчезает из дома. Но она тут же снова возвращается домой и снова тут же быстро во всем разберется. Я хорошо учил мою латынь, гимназическую. У меня всегда был даже открытый капюшон.

— Капюшон? — с недоумением переспросил Пфотенхауер. — Это еще что за чертовщина?

— Вы это не знавать?

— Что это обозначает, я, ясное дело, знаю, но уж что вы под этим понимаете — ума не приложу!

— Capuz, латиньское, называется же голова, немецкая!

— Ах, вот оно что! А как же вы в таком случае слово Caput переведете?

— Caput есть колпак, чепчик на воротнике. Вы же должны это знать!

— Да, это я уж должен был бы знать, только, любезный друг, все это снова наоборот! Голова по-латыни испокон веку «Caput» зовется, а под вашим капюшоном подразумевается нечто другое, чепчик или колпак.

— Как вы меня называть? «Любезный друг»? Оставьте при самом себе этого друга! Если вы позорите латынь, мою, то я не друг, ваш. Друг признается всегда по знаниям, обоюдным. Вы отказали мне в признании, заслуженном, тогда я обязан всегда рассматривать вас, как врага, противного. Всегда я должен быть тот, кто ошибается в путанице! Я лучше прошу, не говорите больше по-латыни, потому что каждый ребенок может услышать и понять, что вы в вашей жизни не учить ее по-настоящему.

Этот совет заставил Пфотенхауера расплыться в широкой улыбке, которая привела малыша в такую ярость, что он затопал ногами и закричал:

— Что вы ухмыляетесь? Вы смеетесь над мной или зубоскалите над собой? Если над мной кто-то издеваться вздумает, я беру ружье и делаю из моего врага труп, мертвый!

Не помня себя от гнева, словак действительно схватился за свое ружье и взвел курок.

— Что? — спросил Пфотенхауер, который иногда в минуты волнения переходил со своего баварского диалекта на чистый немецкий язык. — Если я вас правильно понял, вы хотите меня застрелить?

— Да, я застреляю вас с потрохами, всеми! Я тоже иметь честь в сердце, моем!

— Этого я и не оспариваю. Но поверьте мне.