Так, как ты только что сказал, я позволяю себя называть только самым близким друзьям. Настоящее же мое имя Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Отайба Абуласкар бен Хаджи Марван Омар аль-Сандази Хафиз Якуб Абдулла аль-Санджаки.
— Довольно, довольно! — засмеялся король. — Это имя слишком длинно для моего слуха и языка, и так как я тоже считаю себя твоим близким другом, то я буду называть тебя так же, как и прежде.
Затем королю были представлены Отец Половины и Хасаб Мурад. Добродушный правитель обошелся с ними так же ласково, как и с остальными. Наконец, церемония приветствия подошла к концу, и король счел возможным обратить внимание на собственного сына. Он сердечно обнял и расцеловал его, затем прижал к своей груди Абд эс Сирра. Шварц подумал, что точно так же вел бы себя любой немецкий отец при встрече со своим ребенком и его другом. Любовь к сыну и искреннее расположение к чужеземцам так явственно выражались во всем облике этого милого человека, что он сразу же завоевал горячие симпатии своих гостей.
Это был плотный, очень высокий человек, с круглым темно-коричневым лицом, одетый в простое, немного напоминавшее шлафрок одеяние. На поясе этого «халата» висела сабля; другого оружия при короле сейчас не было. Не было на нем и украшений, если не считать великолепных густых волос, которые были заплетены в бесчисленное множество тоненьких косичек и уложены наверх в виде своеобразной воронки. Эта удивительная прическа увенчивалась прекрасно набитым и искусно сделанным чучелом зяблика.
Длинное сиденье трона тянулось вдоль трех его сторон и было рассчитано на нескольких персон. Шварц и Пфотенхауер должны были сесть возле короля, а их спутники расположились справа и слева от них. Теперь король предложил, чтобы немцы подробно поведали обо всех своих приключениях, Он слушал внимательно, не перебивая, а когда рассказ подошел к концу, обратился к Шварцу со словами:
— Я надеюсь, что твой брат жив и невредим, и Охотник на слонов тоже. Если с ними что-нибудь случится, я обещаю тебе, что Абуль-моут и Абдулмоут заплатят за это нечеловеческими страданиями. Во всяком случае, тебе осталось недолго пребывать в неизвестности: завтра в это же время мы уже будем знать, на что нам рассчитывать, потому что мы достигнем ущелья эс-Сувар еще до наступления дня.
— Значит, ты считаешь, что мы должны идти и ночью?
— Да, только не «идти», а плыть. Эта речка протекает совсем рядом с ущельем, так что мы будем на месте через каких-нибудь полчаса после того, как сойдем с кораблей.
— А не знаешь ли ты, как обстоят дела с селением Уламбо? Абуль-моут послал туда за помощью двух своих хомров.
— Посланцы быстро вернулись назад. Они там совсем не задержались.
— И какого же успеха они добились?
— Этого я не знаю, они не захотели мне сказать.
— Разве ты с ними говорил?
— Да. Мои люди схватили их. Мне не хотелось допрашивать их до вашего прибытия. Я велел привязать их к деревьям, там, сзади, и приставил к ним двух сторожей. Если желаете, я прикажу привести их сюда.
— Да, мне бы хотелось их увидеть прямо сейчас.
Тем временем ниам-ниам развели на поляне еще несколько костров и расположились вокруг них. Все воины были вооружены длинными, серповидными ножами, луками и стрелами, а также копьями и метательными кинжалами. По приказу короля один из них удалился, чтобы привести пленников и их сторожей.
Шварц сразу узнал обоих арабов и заметил, что они тоже узнали его и испугались. Что же касается еще одного их старого знакомого, Отца Одиннадцати Волосинок, то он при виде врагов пришел в сильнейшее негодование. Он вскочил с места, сжал кулаки, затопал ногами и, видимо, не желая унижать себя прямым обращением к этим ничтожествам, повернулся к Шварцу и Пфотенхауеру и воскликнул:
— Это хомры, проклятые и убийцы! Не дадим им снова убежать! Они должны понести наказание, справедливое!
— Не волнуйся, им, конечно, не удастся ускользнуть от нас во второй раз, — успокоил его Шварц. |