— Делать мне нечего! Только могли бы меня дождаться. Ты вот обещала съездить со мной в парк культуры. Давай, прямо сейчас и поедем.

— Я не знаю. Только что пообещала Георгию зайти к нему домой и посмотреть его коллекцию марок.

— Ну, тогда выбирай: либо со мной в парк, либо через лупу рассматривать портреты знаменитостей прошлого.

Услышав в тоне приятеля непримиримые нотки, Людмила без колебаний приняла решение:

— И вправду, в парке будет веселее. Поехали с нами Георгий.

— Нет у меня сегодня денег на проезд. Гуляйте без меня.

И резко повернувшись, Георгий пошел прочь. Он окончательно понял:

«Люда демонстративно показала мне, с кем хочет дружить. Ах, если бы Вадька совсем исчез из нашего дома и чудом испарился в воздухе от стоящей на улице невыносимой жары. Этому отличнику всегда везло, а мне, едва проскочившему в техникум, она дала отставку. Наша жизнь даже при социализме не всегда справедлива. Стоп! Я начинаю думать как этот антисоветчик, написавший грязную статейку против руководства страны. Если бы товарищи из НКВД узнали об его творчестве, то загремел бы из Москвы, в двадцать четыре часа, и следа бы от него не осталась. А что, если…?»

Пришедшая в голову мысль поразила Георгия простой устранения соперника. Но он поспешил ее отогнать, испугавшись подлости возможного решения. Но в последующие дни Людмила избегала общения с ним, подчиняясь ревнивым требованиям своего избранника. И Георгий все чаще возвращался к намерению написать донос на своего некогда приятеля. Теперь этот шаг уже не казался ему подлостью:

«Я же не оклевещу Вадима. Он, действительно, написал грязный, враждебный пасквиль. Вот пусть и ответит по закону. Наши органы никогда не ошибаются. Если накажут, то справедливо. В любом случае, собью гонор с этого профессорского сынка».

И натолкнувшись на очередной отказ девушки от встречи, Георгий отбросил последние сомнения. Взяв лист бумаги, он старательно изложил, вредные идеи своего приятеля и его сомнения в победе социализма и подробно указал местонахождение зеркала, где спрятана рукопись. Закончив писать, засомневался, хватит ли этого для НКВД, чтобы начать расследование.

Внезапно, память услужливо подсунула случай трехлетней давности, когда ранее судимый Жбан из соседнего двора избил его и Вадима. Сделал он это без особой причины, от нечего делать, в пьяном кураже. Было не очень больно, но до слез обидно от бессилия перед грубой физической расправой. Тогда четырнадцатилетний Вадим, давясь слезами, сказал с ненавистью в голосе:

— Если бы был у меня пистолет, то пристрелил бы гада, как врага народа.

И вспомнив этот случай, Георгий приписал к доносу:

«Этот автор пасквиля ранее говорил о желании достать оружие, чтобы расправиться с обидчиками».

И поставив подпись «Патриот России», Георгий положил сообщение в конверт, написав адрес: НКВД, Лубянка. Затем направился к почтовому ящику. Перед тем как опустить письмо, на мгновение заколебался, но вспомнив торжествующую улыбку Вадима, уводящего у него Людмилу, отправил письмо с доносом в путь.

…Капитан госбезопасности Круглов с тоской читал многочисленные доносы:

«В стране развелось слишком много писак, желающих нашими чистыми руками расправится со своими врагами. На днях один «доброжелатель» сообщил, что его сосед вечерами выставляем в окно патефон и крутит тлетворные западные мелодии, развращая советскую молодежь. Пришлось реагировать на донос завистливого анонима, и сейчас любитель джаза и томных танго ежедневно строем вышагивает на лесоповал».

Капитан устало потянулся и взял со стола очередной донос. Сначала он вчитывался в ровный почерк без особого вдохновения. Сообщалось о сомнениях какого-то студента.