— Я ведь уже говорил…

   Лавр досадливо поморщился. Неужели этот глупец не понимает, что он слушал его с пятого на десятое. Слушать более внимательно мешала песня о любимой, которую исполнял «камерный» хор.

   — Мало ли что — говорил, не говорил. Слышал мудрое изречение вождя: повторение — мать учения? Вот и повторись. Небось, не похудеешь, не развалишься на атомы и молекулы.

   Санчо обречено вздохнул. Дескать, язык — мой, не казенный, трепать его попусту нет желания. Но раз ты просишь — придется. Слушай и запоминай, третий раз говорить не буду, не дождешься! Он повторил рассказ, делая основной упор на красный «кадет», который явно пас его «жигуль». Авось, Лавр поймет допущенную им глупость и постарается возвратиться в депутатское кресло. Конечно, сделать это будет совсем не просто — новые выборы еще не назначены и неизвестно состоятся ли вообще.

   И все же оруженосец верит в фантастические способности своего «рыцаря».

   — Мы все еще на этом свете, Лавруша. Со всеми вытекающими отсюда…это самое… веселыми и тоскливыми последствиями. Первое — освобождение тебя из застенка. Второе — ведомые и пока неведомые пастухи. Со вторым… это самое… разберемся. Дуэтом. Первое положено, блин, отметить… Мороженное для начала хочешь? Крем-брюле родом из нашей с тобой молодости по пятнадцать копеек за брикет? Откажешься — перестану уважать!

   Развеселое предложение вызвало на губах Лавра улыбку. Слишком уж забавный вид был у приятеля. Будто тот сбывал залежалый товар, по купечески расхваливая его. Почему? Ответ лежит на поверхности: старается развеселить недавнего узника.

   — Давай свои брикеты! Говорят, от сладкого быстрее крутятся мысли. А мне теперь придется соображать в темпе, без задержек.

   — Сейчас сообразим. Потерпи… это самое… до первого замороженного киоска…

   «Жигуль» медленно двигался в сплошном транспортном потоке, бок о бок с другими легковушками, бампер к бамперу — к едущими впереди и позади. Сменить полосу, свернуть на перекрестке либо припарковаться к тротуару возле магазина или банка — неразрешимые проблемы. Санчо ругался, поливал матерщиной московские власти, дорожных ментов, слякотную погоду, свою несладкую судьбу.

   Лавр думал о своем. О сокамерниках-хоровиках, о хитроумном следователе, с которым еще предстоит встречаться, об ожидающей его Оленьке. О непонятной слежке старалсяне вспоминать, она, наверняка, существует только в воображении Санчо. Преследовать могут крупных промышленников, видных политиков, а он — кто? Сплошной «бывший»: авторитет, смотритель криминального общага, депутат. Какой с него навар? Один запах.

   Вот Федечка — другое дело, если даже он — нищий банкрот. Молодой, резвый…

   Федечка?

   Имя сына выпрыгнула в сознание и сразу затмила все остальное.

   — Позволь, а где ребенок?

   Санчо удивленно поглядел на «пассажира». Надо же, вспомнил! Обо всем трепались — о тюрьме, Кирсановой, пастухах, даже о крем-брюле, а вот о рыжей бестии — ни слова, ни полслова!

   — Какой именно ребенок? Один — рядом с тобой. Или — не узнаешь, злостный алиментщик?

   — Не паясничай! Где Лавриков Федор Федорович?

   Санчо потер лоб, облегченно вздохнул. Кажется, у Лавра с крышей порядок, вот только шуток не понимает, но эта «болезнь» со временем пройдет.

   — Усек.