Мне кажется странным, вы до сих пор не спросили моего имени, — начал граф. — Меня удивляет отсутствие в вас любопытства, столь свойственного женщинам.
— Дело не в отсутствии любопытства, — ответила Батиста. — На самом деле мне ужасно интересно знать, кто вы такой. Но я подумала, что вы… возможно… пожалеете, что связались со мной и предпочтете сохранить инкогнито. И если меня вдруг станут спрашивать о вас, я не совру, когда скажу, что не знаю вашего имени.
Граф был поражен ее дальновидностью и тактом.
— Неужели вы думаете, что я стесняюсь помогать вам? — поинтересовался он.
Батиста серьезно посмотрела на него.
— Вы бесконечно добры ко мне, — объяснила она. — Но я хорошо понимаю, что вас ждут неприятности, узнай папа об оказанной мне помощи. Нам обоим достанется, он может даже… причинить вам вред… в Лондоне.
Граф внимательно слушал.
— Вы, как я вижу, важная персона, — продолжала Батиста. Однако мне больно сознавать, что я не смогу называть вас по имени в своих молитвах. Я верю, ваша коляска была послана мне небом, и хочу поблагодарить Господа за его доброту.
Граф рассмеялся.
— Вы и впрямь собираетесь молиться за меня?
— Некоторым мужчинам нужно нечто более ощутимое, чем такая призрачная материя, как счастье, — усмехнулся граф.
— Прекрасную даму? — спросила Батиста. — Вы, несомненно, найдете ее в Париже.
— Что вы знаете о Париже, мадемуазель Батиста?
— Немного, — призналась она. — Папа считал Париж воплощением зла. Ведь именно туда бежала мама, к тому же он не одобряет императора и императрицу.
— Почему же, интересно, он их не одобряет? — удивился граф.
— Не знаю точно, — ответила Батиста, — но моя гувернантка сказала, что отец запретил учить меня истории распутных королей, таких, как Чарльз II и, конечно, Людовик XIV и Людовик XV.
— Надо понимать, что в вашем историческом образовании есть значительные пробелы, — с иронией заметил Ирвин Хоксхед.
— Это не совсем… так, — покачала головой девушка.
И, озорно улыбнувшись, объяснила:
— Из-за отцовского запрета мне стало еще интереснее узнать их историю. Когда папы не было дома, я перечитала всю его библиотеку и многое узнала о прекрасных дамах при королевских дворах. В книгах часто упоминалась мадам де Помпадур и другие знаменитые куртизанки.
— Теперь я понимаю, почему отец счел нужным отправить вас в монастырь.
Граф говорил строгим тоном, но глаза его добродушно поблескивали.
— Вы несправедливы ко мне, — возразила Батиста. — Я уже говорила вам, что была наказана не за свои грехи, а за мамины.
— Это ужасно несправедливо, — согласился граф, — но ваш отец совершенно обоснованно не хотел пускать вас в Париж. Молодой девушке, особенно с такой внешностью, как у вас, там не место, если за ней некому должным образом присмотреть.
Граф понимал, что говорит бестактные вещи. Леди Дансфорд, бросившая дочь в руках ненормального папаши, сама едва ли подходила на эту роль. Но Батиста не заметила его оплошности, и граф позволил себе продолжить:
— Париж — самый сумасбродный и необычный город во всей Европе. И молодой неискушенной девушке не пристало находиться в таком месте.
Помолчав, Батиста сказала:
— Я не сомневаюсь в этом.
— Расскажите мне о Париже, — попросила Батиста. — Что значит Париж для вас? Красивая архитектура и, конечно, новинки музыки и литературы!
Она вздохнула:
— Моя гувернантка иногда упоминала обо всем новом и интересном, что появлялось в Париже. |