Любовь была частью этого, но только частью. Важно было и то, что Джейн меня видела. Я не был для нее Незаметным.
И что она сказала такие слова. И в таком порядке:
«Я тебя вижу – я тебя замечаю – я люблю тебя».
Магия.
– Я люблю тебя, – снова сказала она.
Мы не Незаметные для тех, кто нас любит.
Я сжал ее покрепче.
– Я тоже тебя люблю, – сказал я. – И я тебя вижу. И я тебя замечаю. И я никогда не перестану тебя замечать. Никогда.
А я было думал, что все позади. Я думал, что я вернусь к работе, что мое состояние начало возвращаться к прежнему, что все вернется к норме, но когда я вышел из машины и пошел по ступеням сити-холла, я заметил, что никто на меня не смотрит. Я вошел, прошел мимо секретарши мэра, и она меня не видела. Я встал в дверях кабинета Ральфа. Он смотрел прямо сквозь меня.
– Ральф! – позвал я.
Ответа не было.
Я подумал разыграть его, наколоть, поднять что-нибудь и пронести по комнате. Но какой смысл? Я повернулся и ушел. Впервые я понял, что если бы даже я мог вернуться к работе, я бы не захотел.
Я больше не хотел здесь находиться.
Я больше не хотел жить в Томпсоне.
Я сел в машину и поехал домой.
По дороге я думал о том, кто я и что я, о том, чего я хочу. Жить ради маркетинговой проверки товаров? Быть человеческой морской свинкой? Какой в этом смысл? Это причина для существования? Может быть. Как сказал однажды Ральф:
«Кто-то же должен это делать».
Но этот кто-то был не я.
Может быть, жизнь и работа в Томпсоне давала кому-то из Незаметных ощущение цели. Может быть, где-то изготовлялись товары, которые хорошо пошли в Томпсоне, создавались рабочие места, может быть, люди, которые эти товары покупали, были ими довольны, может быть, часть заслуги в этом принадлежала Незаметным Томпсона.
Но мне этого было мало.
Весь Томпсон был один большой «Отомейтед интерфейс». Я здесь был никто и ничто.
А я хотел быть кем-то и чем-то.
Я остановился перед домом и посидел минуту неподвижно. Через окно я видел, как Джейн пылесосом убирает гостиную.
Все это оказалось дерьмом. С начала и до конца. Все вообще. Выбранная мной дорога уперлась в тупик. Террористы Ради Простого Человека скатились к оргии насилия и крови, а город моего народа оказался тем, откуда я хотел убежать.
Что мне теперь делать? Куда пойти?
А Джейн?
Я еще посидел, потом вышел из машины и все рассказал Джейн. И попросил ее позвонить ее друзьям.
Никто из них ее не слышал.
Мы поехали в город, прошли через район магазинов. Никто нас не видел. Никого из нас. Мы были невидимками. Джейн вытащила меня обратно, но я потянул ее за собой, и теперь мы оба были пойманы в этой «земле нигде», незаметные для Незаметных.
Джейн становилась все мрачнее и мрачнее, когда видела все более ясно, что с ней случилось.
– Я не вижу ничего из этих странных видений, – сказала она мне в «Нордстроме».
– Я тоже, – ответил я. – Больше не вижу. Похоже, этот этап закончен.
– Значит, мы здесь застряли. Вот так.
Я кивнул.
Она бросила сумку на землю и рванула на себе блузку.
– Что ты делаешь?
Она расстегнула лифчик, сбросила туфли, расстегнула и стянула с себя джинсы.
– Прекрати!
Мне стало страшно.
– А что такое? Меня никто не видит.
Она стянула с себя трусы.
– Джейн!
Она подбежала к пожилой паре, схватила мужчину за руку и прижала его руку к своей груди.
– Потрогай мои сиськи!
Старик перепугался, выдернулся, но хотя он явно ее ощущал, но не видел ее и не слышал. |