– Да, – отзывается Парсон, – думаю, опасно. Наш мир перенес бурю. Ее устроила Мать, чтобы спугнуть нас из гнезда. Она редко обходилась пустыми угрозами.

– Так зачем же вы уходите?

– А вы хотели бы видеть нас здесь? Тех, кто так поступил с вами?

– Ну… тех уже нет. В самом деле, это были не вы.

Парсон обдумывает ее слова.

– Вы ведь говорили с Матерью?

– Что?

– Когда вас ударило молнией. Мне знакомы ее приемы. Она говорила с вами, да?

– Да, говорила.

– И что-то предлагала?

– Откуда вы знаете?

– Мать всегда что-то предлагает, мисс Брайт, – объясняет миссис Бенджамин.

– Ну да, предлагала.

– А вы отказались, – продолжает Парсон.

– Да.

– Почему?

– Не знаю. То, что она предлагала, показалось мне… нечестным. Получилась бы подделка, вроде Винка.

Парсон кивает.

– Вы сделали мудрый выбор. И перед нами теперь такой же: выбор между жизнью там, такими, как есть – какие мы есть на самом деле, со всеми несчастьями, сложностями, – и жизнью здесь – не настоящими, без боли, без трудностей, без смысла.

Они снова подходят к комнате с линзами, но теперь в ней не осталось ничего неземного.

– По ту сторону линз может быть опасно. Но, по мне, это лучше альтернативы.

Парсон оглядывается на миссис Бенджамин и протягивает ей руку, помогая перешагнуть порог.

– Знаете, мисс Брайт, – говорит вдруг та, – вы могли бы уйти с нами.

– С какой стати?

– Ну, вы в какой-то степени из наших. Место, куда мы отправляемся, можно назвать домом предков. Не знаю, чувствуете ли вы себя дома здесь… но, может быть, с нами вам больше повезет. Хотя дверь тогда останется открытой, ведь закрыть за нами будет некому.

Парсон неодобрительно косится на миссис Бенджамин.

– Я просто хочу дать ей выбор, – спокойно оправдывается та.

Мона задумчиво смотрит в зеркало, представляет, что бы увидела, прими она это предложение. Но качает головой, отказываясь.

– Рад слышать, – объявляет Парсон. – Думаю, здесь для вас больше надежды.

– Почему вы так говорите?

– Трудно объяснить. По-моему, вы – человек любящий, мисс Брайт. Вы не Мать – вы многое можете дать другим. Не мне решать, что вам делать, но я бы посоветовал покинуть эти места, найти, о ком заботиться, и жить честно, насколько позволяет этот мир.

Камеру с линзами вновь наполняет гудение. Их глаза вздрагивают огоньками свечей.

– Не забудь, – говорит миссис Бенджамин. – За нами надо закрыть.

– Но я не умею, – отвечает Мона.

– Это просто, – объясняет Парсон. – Зеркало, которое смотрит само в себя, уже не зеркало.

Поверхность линз идет рябью. Мона видит красные звезды, вершины, далекую, чужую страну покосившихся серых башен…

– До свидания, мисс Брайт, – говорит Парсон.

– До свидания, милая, – повторяет миссис Бенджамин.

Две детские фигурки стоят посреди камеры, смотрят старыми глазами и улыбаются молодыми улыбками.

Мигнув раз, другой, третий, они исчезают.

Мона, не двигаясь с места, протягивает к линзам руку, нащупывает границы, как несколько минут назад. «Столько миров, столько времен, стоит только пожелать». Но она вспоминает слова Парсона и наклоняет зеркало, нагибает медленным осторожным движением, так, чтобы в нем отражалась только другая линза, одна линза и…

Словно лед звенит.