Он предложил даме руку, и как только они отошли, графиня поспешно сказала герцогу:

— Ульрих, нам необходимо встретиться.

Он собрался было выговорить ей за то, что она обратилась к нему на виду у всех, но что-то в ее голосе остановило его.

— Что случилось?

— Я не могу сказать тебе этого здесь. Приходи ко мне завтра к пяти часам. Поверь, это очень важно.

Герцог сурово сдвинул брови.

Он взял себе за правило не переступать порога дома графа в Лондоне, впрочем, это правило распространялось на всех его любовниц.

Это избавляло от всяческих неприятностей, поскольку слуги имели обыкновение шпионить в пользу своего хозяина.

— По-моему, это неразумно, — тихо заметил он.

— Это единственный способ, а дело очень срочное! Мне необходимо сказать тебе кое-что, касающееся только тебя.

Герцог с удивлением воззрился на нее.

Графиня, приняв его молчание за знак согласия, отошла поздороваться со своими подругами, которые только что вошли в танцевальную залу.

Некоторое время герцог с недоумением размышлял, о чем она собирается ему сообщить и почему ее голос звучал так драматично.

Но потом решил, что лучше не ходить в дом Лэнгстоунов на Гросвенор-сквер, а подождать; то важное, что собиралась сказать ему графиня, можно узнать как-нибудь в другой раз.

Он отлично помнил — впрочем, как и графиня, — что они увидятся вскоре в загородном доме, куда обоих пригласили на субботу и воскресенье. Проявив некоторую ловкость, они смогут улучить там минутку, чтобы побыть наедине, пошептаться друг с другом и поцеловаться.

Герцог привык, что женщины и дня не мыслят прожить без его общества. Им постоянно нужно было видеть его рядом.

— Как смогу я прожить без тебя целую неделю? — обычно жалобно вопрошали они, и герцогу нечего было им ответить.

Но Элин вплоть до сегодняшнего дня вела себя более или менее разумно и осмотрительно. Должно быть, сведения, которые она собралась ему сообщить, и впрямь важного свойства, решил герцог, направляясь на другой конец танцевальной залы.

Однако он тут же цинично усмехнулся, вспомнив, сколько раз эти «важные» сведения оборачивались не чем иным, как желанием женщины ощутить себя в его объятиях.

Он, конечно, отдает должное красоте графини Лэнгстоун, но у него нет ни малейшего желания быть замешанным в скандале.

Королева требует от своих придворных соблюдения высоких моральных норм.

Герцог частенько с усмешкой думал, что родился не в ту эпоху — гораздо приятнее было бы жить при дворе его величества короля Георга IV.

В то время во дворце царили вольные нравы, и те, кто вел себя прилично, вызывали всеобщее недоумение.

Нынешняя же королева, взойдя на престол молоденькой, невинной девушкой, строго следила за тем, чтобы придворные вели себя достойно.

Да и ярый лютеранин принц Альберт, неукоснительно следовавший церковным догмам, делал жизнь таким красавцам, как герцог Тайнмаут и ему подобным, и вовсе невыносимой.

— Черт подери! — горячился недавно один из друзей герцога. — Лучше уж прямиком отправляться в монастырь, чем терпеть такое!

— Не думаю, что это решит твои проблемы, Чарльз, — насмешливо ответил ему герцог.

— По крайней мере тогда мне не придется выслушивать разглагольствования принца Чарльза на тему морали в этой стране и о недостойном поведении ее граждан, а если точнее, меня.

— Может, ты преувеличиваешь? — усомнился Ульрих.

— Чепуха! — отрезал друг. — Ты не хуже меня знаешь, насколько эти немцы нетерпимы к морально неустойчивым гражданам, и принц не является исключением.

Герцог понимал, что приятель его более или менее прав.