Все это время, пока Филип ухаживал за Габби, снадобье продолжало действовать на ее сознание и тело: она дергалась и отзывалась на его нежные прикосновения, все еще испытывая мучительное желание. Филип укрыл Габби, а сам придвинул стул и уселся рядом, чтобы наблюдать за ней, боясь возможного выкидыша.

Он, должно быть, задремал, потому что, проснувшись, внезапно увидел, что Габби сидит на кровати, расстроенная и с безумным взглядом. Казалось, что она его не узнает, хотя Габби постоянно повторяла его имя.

– В чем дело, милая, – спросил он с напряженным от беспокойства лицом. – Как я могу тебе помочь?

– Возьми меня! Пожалуйста, возьми меня! Я вся горю! – воскликнула она, хватаясь за него. – Почему ты заставляешь меня так страдать? Люби меня!

Ее губы дрожали. Глядя на нее, Филип страдал. Она понятия не имела, что делает, не осознавала себя, и Филип надеялся, что Габби не вспомнит, что произошло в заведении Дейзи, а он ей об этом никогда не расскажет.

Габби продолжала свои мольбы. Не в силах смотреть на нее безучастно, он сел на кровать, взял ее на руки и нежно поцеловал.

– Скорее! Скорее! – просила Габби, срывая одежду с Филиппа. Хотя он знал, что она все еще находится под воздействием возбуждающего снадобья, противиться он не мог. «Кроме того, – сказал он себе, – она явно испытывает мучения от неудовлетворенного желания, а кто лучше сможет утолить эту муку, если не я». По крайней мере, он возьмет ее нежно и с любовью в отличие от этого животного Рафа, который удовлетворял свою необузданную похоть.

Филип нежно ласкал Габби, и ему на минуту почудилось, что она узнала его. Ее остекленевший, безумный от вожделения взгляд сменился нежным, сияющим выражением. Даже исчезла ее дрожь, когда Филип медленно двигался внутри ее. Достигнув пика страсти, она наконец издала стон удовлетворения, как женщина, которая любит и любима.

Сразу после этого Габби блаженно свернулась калачиком в объятиях Филиппа и заснула глубоким сном. Филип долго смотрел на нее и наконец тоже забылся.

Он проснулся первым и наблюдал за безмятежным выражением лица спящей Габби, боясь шевельнуться и потревожить ее. Он вспоминал прошлую жизнь и свою ужасную несправедливость в отношении Сесили и Габби. Все, что произошло, было его виной. Он знал в глубине души, что после последней попытки Габби расстаться с ним он не может удерживать ее против воли, если не хочет, чтобы это повторилось. Он никогда с ней не разведется, но и не будет настаивать на том, чтобы она жила с ним.

Его полное пренебрежение чувствами и желаниями Габби, когда он держал ее на «Стремительном» фактически на правах пленницы, было во многом причиной испытаний, выпавших на долю Габби. Филип не мог себе этого простить. Даже теперь у него выступал холодный пот при мысли о том, как Раф осквернял это хрупкое тело, и он молил Бога, чтобы Габби ничего не вспомнила. Никогда в жизни он не расскажет ей о том, как ее унизили и оскорбили. Но разве сам он ее не унижал и не оскорблял? – подумал Филип виновато.

– Господи! Как ты смогла все это выдержать? – воскликнул он, снедаемый угрызениями совести, и прижал Габби к себе.

С глубокой тоской он вспоминал время, когда они оба были влюблены и счастливы, когда радостно ждали рождения ребенка. Их чувства по-прежнему были глубокими и сильными, но теперь к ним примешивалось недоверие. Возможно ли вновь обрести то, что они испытывали друг к другу?

Габби пошевелилась в объятиях Филиппа, медленно открыла глаза и в замешательстве огляделась вокруг.

– Боже мой! – воскликнула она горестно. – Почему у меня так страшно болит голова?

Она посмотрела на Филиппа с удивлением, вспоминая свой побег со «Стремительного», то, как она проснулась в заведении Дейзи Уилсон, но дальше память отказывалась ей служить.