– Сердце мое! Я люблю тебя, люблю! – прошептал Марсель, которому кровь бросилась в голову. Ему было трудно сдерживать вихрь желания, пульсирующего в его теле, но он хотел, чтобы Габби получила такое же наслаждение от их первой встречи, как и он. Он сознательно замедлил дыхание, пока его сердце не забилось ровнее. Уверенный в своем самообладании, он стал гладить рукой шелковистую кожу, шею, грудь, стройную талию, бедра, наслаждаясь сладкой плотью, о которой он так долго мечтал.

В лунном свете ее щеки напоминали слоновую кость. Волосы Габби были похожи на расплавленное серебро, глаза превратились в бездонные бархатные озера. Губы Марселя, ищущие и горячие, мягко прикасались, целуя шею, груди, живот, нежный цветок ее женственности. Его руки, мягкие и уверенные, прикоснулись к каждой частичке ее тела, а символ его мужественности упирался в ее бедро.

Когда он наконец вошел в нее, Габби ахнула от этого резкого толчка, и ее тело радостно потянулось ему навстречу. Ни одна женщина не устояла бы против искусных ласк и слов любви, произносимых Марселем. И Габби не была исключением. Она трепетала от желания, не менее сильного, чем у Марселя, ее крики удовольствия воспламеняли его так, как ни одной женщине не удавалось в прошлом, да и вряд ли удастся в будущем.

– Как долго я мечтал об этом мгновении! – воскликнул Марсель, ощутив спазмы эротической дрожи, которые предвещали вхождение в мир, где ничего не существует, кроме блаженства. – Теперь ты моя! По-настоящему моя!

Габби не слышала его слов, она была захвачена своими ощущениями и этим мужчиной, который по-настоящему любил ее. И наконец они оказались в океане блаженства. Но даже на вершине страсти Габби не могла удержаться, чтобы не выкрикнуть имя мужа: «Филип!»

Габби медленно открыла глаза, чувствуя себя так, как будто только что спустилась с высокой горы, и удивилась при виде Марселя, который склонился над ней, опираясь на локоть.

– Ты не жалеешь ни о чем, правда, милая? – спросил он, разглядывая ее лицо.

Жалела ли она? Разумеется, сожалела, что в сердце Филиппа не нашлось такой же любви к ней, как у Марселя; жалела, что ее сын лишился того, что принадлежало ему по праву рождения; но совсем не жалела о том, что отдалась Марселю и проявила свою благодарность единственно доступным ей способом. Марсель сделал ее своей, и Габби об этом не жалела.

Габби так долго не отвечала, что Марсель ощутил болезненный укол. Когда наконец она ответила, он решил, что ждал не напрасно.

– Я не испытываю угрызений совести, Марсель. Ты всегда был терпеливым и любящим, и я рада, что ты наконец сделал меня своей.

– Ожидание стоило награды, милая, – прошептал он нежно, обрадованный ее ответом. – Тебе... тебе было хорошо?

– А разве ты сомневаешься? – спросила Габби застенчиво.

Марсель улыбнулся. Он не сомневался, что Габби получила наслаждение. Ее крики восторга и страстный отклик на его ласки доказывали это. Если он в чем-то сомневался, так это в ее чувствах. Влюбленная женщина не произнесла бы в момент наивысшего наслаждения имя другого мужчины. Для Марселя было очевидно, что Габби до сих пор испытывает сильное чувство к своему мужу, как бы жестоко он ни обращался с ней в прошлом.

– Ты был таким ласковым, таким нежным, – продолжала Габби, опасаясь, что каким-то образом обидела его: уж слишком долго он молчал, глядя в пространство. – Совсем не так, как... как...

– Не надо произносить имя, милая, – он говорил тихо, но в его голосе звучала непреклонность. – Мы с тобой и нашим ребенком отправимся во Францию, как и собирались, и ты скоро забудешь, что принадлежала другому. Прошлое умерло сегодня вечером, когда мы с тобой любили друг друга.