|
Он мог сколько угодно быть мужчиной, обладать чувством юмора и чувством ответственности, на него можно было положиться, но едва речь заходила о начальстве, он как будто опять становился ребенком. Он весь бурлил, пузыри вопросов всплывали отовсюду: «Зачем он хочет меня видеть? Что я сделал? Может, я плохо провел переговоры по страховкам в деле номер 114? Может, я слишком часто ходил к зубному в последнее время?» Чувство вины осаждало его со всех сторон. И быть может, в этом и состояла настоящая природа его личности. В абсурдном, вечно нависающем над ним ощущении грядущей кары.
Он постучал, как всегда, на свой лад, двумя пальцами. Шарль сказал «войдите». — Здравствуйте, я пришел… как вы меня… — Мне сейчас некогда… у меня назначена встреча. — А, хорошо. — … — Ладно, ухожу. Я зайду попозже. Шарль отвадил этого служащего — некогда ему было кого-то принимать. Он ждал пресловутого Маркуса, и ему даже в голову не могло прийти, что он только что его видел. Мало того что этот негодяй подцепил сердце Натали, он еще имеет наглость не появляться, когда его вызывают. Что это еще за бунтарь? Это ему с рук не сойдет. За кого он себя принимает? Шарль позвонил секретарше: — Я просил некоего Маркуса Лунделла зайти ко мне, а его до сих пор нет. Вы можете узнать, в чем дело? — Вы же сами попросили его уйти. — Нет, он не приходил. — Приходил. Я сама видела, как он вышел из вашего кабинета. У Шарля помутилось в голове: все его тело словно внезапно продуло ветром. Северным ветром, конечно. Он чуть не потерял сознание. Попросил секретаршу вернуть Маркуса. Тот едва успел сесть на свой стул, как ему снова пришлось вставать. Он спросил себя, уж не решил ли шеф поиздеваться над ним. Может, он раздражен на шведских акционеров и вымещает свою злость на служащем шведского происхождения? Маркус не желал бегать взад-вперед, как йо-йо. Если так будет продолжаться, он и в самом деле поддастся на уговоры Жан-Пьера, синдикалиста со второго этажа.
Он снова вошел в кабинет Шарля. Тот сидел с набитым ртом. Жевал криспролл, пытаясь успокоиться. Люди часто пытаются расслабиться с помощью вещей, которые их бесят. Он весь дрожал, ерзал, ронял крошки изо рта. Маркус был изумлен. Как такой человек может руководить фирмой? Но Шарль был изумлен еще больше. Как такой человек может руководить сердцем Натали? Из двух их изумлений родилась зависшая пауза: никто не мог себе представить, что сейчас произойдет. Маркус не знал, чего ему ждать. А Шарль не знал, что ему сказать. Прежде всего, он был в шоке: «Но как это возможно? Он же противный… какой-то бесформенный… кисель, сразу видно, что кисель… ах нет, это невозможно… еще и смотрит как-то искоса… ах нет, какой кошмар… ну совершенно не для Натали… даже рядом не стояло, нет, нет… это просто отвратительно… и речи быть не может о том, чтобы он по-прежнему вертелся вокруг нее… не может быть и речи… я его отправлю обратно в Швецию… да, точно… небольшой такой перевод по службе… прямо с завтрашнего дня переведу!»
Шарль мог жевать эту жвачку еще долго. Он просто утратил дар речи. Но, в конце концов, он велел ему прийти, значит, надо что-то сказать. Чтобы выиграть время, он предложил: — Хотите криспролл? — Нет, благодарю покорно. Я уехал из Швеции, чтобы больше не есть эти хлебцы… Не начинать же мне здесь. — Ах… ха… очень остроумно… ха… хи! Шарль зашелся хохотом. У этого придурка есть чувство юмора. Но какой придурок… хуже нет таких вот: рожа депрессивная, и вдруг — юмор… не ждешь ничего похожего, а тут раз — и шутка… Наверняка именно в этом его секрет. |
