— Спасибо за чаек, — Костя говорит, — заходи, в долгу не будем.

— Зайду, — Федя отвечает.

Встали мы и подались к себе. Я иду, глазами лупаю. Ничего я тогда не расчухал, а еще думал, что понимаю, чем щи хлебать.

А Костя мне говорит:

— Ты извини, что переживать тебя заставил сегодня. Я же говорил, чтоб ты в ларек шел. Мало ли чего могло случиться. Я тебя не хотел под колун подвести.

А мне обидно стало, что он меня ни за что считает, я и сказал:

— Конечно, твоей дерзости у меня нету, но товарищей я не бросаю, хоть они и дураки иногда бывают.

Костя так посмотрел на меня косяком и лыбится. Ничего не сказал.

Ну, живем, отбываем срок. Лес растет, мы его пилим. Задружили мы с Федей крепко. С работы придем, баланду приговорим, отогреемся малость, а потом — либо по пятачку крутимся вместе, либо к нему в барак, либо он к нам.

У Феди в бараке почти все блатные, которые на колонне, жили. Еще бы, самая богатая бригада. А они, стервы, как крысы на сало, — всегда, где посытнее, кучуются. Это наш барак Самовар один держал, но ему одному только-только хватало. У нас-то победней были работяги.

Вот живем, значит. Ну, не то чтобы очень кучеряво, но кипяточек без хлебушка не пьем. Мужики сильно Костю зауважали. Оно и понятно. Бывало, куда ни придем, в столовую ли, кино ли на зону привезут — везде почет. Мужики тесно сидят, а все равно раздвинутся, нам с Костей место дадут. И блатные с ним ласково держались, как будто ничего не было. А куда им деваться, раз допустили? Тогда-то у них душонки жим-жим сыграли, а теперь-то поздно воевать с Костей, что упустишь — не вернешь. Да и здорово Костю полюбили на колонне, даже мусора с ним как-то обходительно обращались. Они ведь все знают, что на колонне заварилось и кто чем дышит. Ну, это, конечно, младший надзор, кто к зэкам поближе, а начальство не тем занято. Ему план давай, чтоб в приказе по управлению ОЛП первым был, и чтобы на погоны звездочку следующую в срок навесили.

Ну вот, ходим в гости, живем. Костяша поразговорчивее с мужиками стал, то позубоскалит с кем-нибудь, то за жизнь побазарит, и вроде уже не блатные на колонне верх держат, а Костя с Федей. Федя-то давно в авторитете был. Но все идет, как было. Блатные шустрят, за получку жмут, с посылок тоже отметают. Так и зима прошла.

Весной нас на биржу выгнали, штабеля раскатывать к берегу поближе, чтобы талая вода баланы подхватила. Ну, известно, это не на повале: заработков никаких, только баланду-гарантийку и зарабатывали, а гнулись дай бог. Весна для вальщика самое трубовое время. В лесу-то мокреть целый месяц и больше. Ну и работяги злые, голодные. В зоне сосаловка началась — ни курить, ни жрать.

И тут начало до меня доходить что-то. Я ведь до этого не очень прислушивался, о чем это Федя и Костя с мужиками базарят. Думал, авторитетные хлопцы, так, работягам уважение оказывают. А тут разок слышу, мужик пожаловался, уши, дескать, опухли — курить нечего. А Костя ему говорит:

— Собрались бы человек пять мужиков, пошли к блатным, попросили бы в должок на курево, с получки отдадите. У них ведь деньги-то есть.

А мужик отвечает:

— Да, жди, так они и дали.

— Вы-то им дань платите и не в долг, — говорит Костя.

Мужик аж зубами заскрипел.

— Платим, — говорит, — а куда деваться?

— Может, пора и долги собирать? — лыбится Костя.

Вот тут-то до меня и дошло, куда они с Федей вертят.

Ох, и страшно мне стало. Ведь — это война. Слыхал я про такие перевороты. Кровищи не оберешься: блатные без боя власть не отдадут, а потом фраера на войну поднять — дело трудное. Бывали такие дерзилы, пробовали накачать фраера.