— Спасибо, не надо.

С трудом встав с постели, она молча добралась до ванной и закрыла за собой дверь. Когда Элизабет вернулась, Рами-эль, не стыдясь своей наготы, сидел на краю кровати со стаканом в руках. На тумбочке горела зажженная им лампа.

Рамиэль протянул ей стакан.

— Выпей это.

Элизабет уставилась на воду, стараясь не смотреть на его смуглое мускулистое тело.

— Ты знаешь, что произошло?

— Да, я знаю, — спокойно ответил он. — Возьми стакан. Тебе сейчас нужно пить побольше жидкости.

— Я не хочу пить.

— Чем больше ты выпьешь, тем быстрее твое тело избавится от кантаридина.

Элизабет старалась не смотреть в его бирюзовые глаза, полные заботы и понимания. Очевидно, Рамиэль был прекрасно осведомлен о действии яда, который она проглотила. И сознание того, что он знал о мучившем ее желании, ставило Элизабет в еще более унизительное положение.

— Я выпила галлоны воды и по-прежнему… — Она нервно сглотнула, — во мне все горит.

— Тогда позволь мне облегчить твои страдания. Сердце Элизабет подпрыгнуло.

— Я хочу уйти.

Где-то в глубине дома раздался звук захлопнувшейся двери, затем послышался скрип кровати. Рамиэль медленно пересек комнату и остановился перед ней.

— Выпей воды, Элизабет. Мы обо всем поговорим утром.

Она невольно перевела взгляд со стакана на его мускулистую грудь, покрытую густой порослью пшеничных волос, которые стрелой спускались к животу. Тело Рамиэля казалось напряженным; на кончике его побагровевшего члена блестела капелька влаги, подобно росе на спелой, сочной сливе. Потеряв над собой контроль, Элизабет выбила из рук Рамиэля стакан.

— Я же сказала, что не хочу пить!

Стакан, расплескав в воздухе прозрачную воду, сделал дугу и упал на восточный ковер. На светлом ворсе расплылось несколько темных пятен.

На какую-то долю секунды Элизабет показалась, что это не она, а кто-то другой совершил этот бессмысленный поступок. Шок, злость и страх — все эти чувства, усиленные диким желанием, мучившим ее все больше и больше, полностью овладели ею.

Казалось, Рамиэля не шокировала ее выходка. На его печальном лице отражалась лишь озабоченность, словно он столкнулся с очень трудной задачей. Элизабет не была ни послушной дочерью, ни преданной женой, ни даже капризной любовницей, которая чем-то недовольна.

— Ты лгал мне, — произнесла она ледяным тоном. Бирюзовые глаза Рамиэля потемнели.

— Да.

— Ты сказал, что с тобой я буду в безопасности.

— Да.

— Тогда мне незачем ждать здесь до самого утра. Нам не о чем говорить, и, чтобы не слишком утруждать тебя, я сама найду себе кеб.

— Когда ты пришла сюда, Элизабет, ты знала, что я тебя не отпущу.

Сжигавший изнутри ее огонь превратился в настоящий пожар.

— И поэтому ты решил уничтожить моих сыновей, чтобы они не мешали тебе развлекаться.

В мгновение ока руки Рамиэля оказались на ее плечах, а его пальцы больно впились в ее кожу.

— Что ты сказала?

— Моя мать предупреждала меня.

Элизабет должна была испугаться, однако в эту минуту она могла думать лишь об одном — о жаре его пальцев, проникавшем сквозь тонкую шелковую материю, о том, как эти пальцы, погрузившись внутрь ее тела, нашли самое заветное место.

— Она сказала, что ты не примешь чужих детей. Ты пытался убить моих сыновей!

У Элизабет перехватило дыхание, когда Рамиэль с силой притянул ее к своей груди.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь, — проскрежетал он.

Дыхание его было горячим; оно еще больше разожгло бушующую в Элизабет страсть, и ей уже было все равно, верит она своим словам или нет.