|
– Очень скоро. Возьмите хотя бы эту историю в Москве, когда врачей обвинили в убийстве их великих людей, когда их называли «убийцами в белых халатах»… Среди них было много евреев. Антисемитизм, средневековье в самой «прогрессивной» в мире стране! Меня это восхищает. – Вас это восхищает? – Патрис поглядел на Дювернуа с любопытством. – Их выпустили. Меня как раз восхищает то, что их выпустили. Но, признаюсь, я окончательно сбит с толку! Кто их осудил? Кто их спас? После смерти Сталина там все стало еще более непонятно. – Во всяком случае, они как будто не собираются очень долго носить траур по гениальному отцу народов… Наступило молчание. Патрис смотрел в окно на пологий склон луга, где призрачные лошади растворялись в сгущавшихся сумерках. Они держались бок о бок – голова одной на шее у другой. – Небо приближается, – сказал Патрис, – оно спускается к нам… Снова наступило молчание. Может быть, они ждали, чтобы небо приблизилось к ним. – Вы говорили о вашем друге Серже… – Да, – Патрис все еще смотрел в окно. – У Сержа есть русские друзья. Русские или только родом из России. Семейные связи. И потом, до войны, он бывал на Монпарнасе, где встречаются самые различные люди… и русские эмигранты тоже. Между прочим, Серж хорошо знал некоего Сашу Розенцвейга, сына врача из Киева. Мать Сержа была очень близка с семьей Розенцвейгов, и, когда Серж был ребенком, он часто играл с Сашей и его сестрой. Оба мальчика поступили в один и тот же лицей, и там произошла странная вещь – Саша Розенцвейг, несомненный еврей, вступил в «Аксьон Франсез»! Надо послушать, как Серж об этом рассказывает! Мальчики дрались чуть ли не насмерть. Саша перешел в другой лицей. А потом наступила война, и родители Розенцвейга были отравлены газом в немецком лагере… Когда мой Серж вышел из лагеря, он познакомился в своей ячейке с одним ученым, – по видимому, очень крупным ученым, который оказался мужем оставшейся в живых дочери Розенцвейгов. Чем же занимался во время оккупации ее брат… Сашу арестовали, как и всех, но его очень быстро выпустили, и как он выпутался – покрыто мраком неизвестности. Теперь он журналист, халтурщик, светский хроникер и пьяница… К тому же игрок… Он живет у сестры в комнате для прислуги на шестом этаже. Но Серж, который время от времени навещает семью сестры Саши, никогда его там не встречает. У сестры есть дети, которые, по видимому, обожают Сержа. Должен вам сказать, что Сержа все обожают. И вот… Я подумал, что Саша мог бы вас заинтересовать. – Действительно, – задумчиво сказал Дювернуа, внимательно слушавший Патриса, – странная история… «Королевский молодчик»! Но… что бы вы там ни говорили, Граммон, вы все таки интересуетесь коммунизмом? Патрис почувствовал, как его охватывает все возрастающее раздражение: Дювернуа нарочно заговорил о другом, чтобы поставить его на свое место. – Да, коммунизм меня интересует. Хотя теперь куда меньше, чем по выходе из лагеря. – Да… Я понимаю. После Освобождения мы все размякли от счастья, мы были изнурены и преисполнены нежности. Не правда ли? Мы любили наших ближних, у нас было невероятно много друзей. Тогда и у нас могла быть «испанская грусть», как у паренька из вашей песни. – Вы еще не забыли? – Патрис рассказал когда то Дювернуа о стихотворении, ставшем их гимном; это было в начале Освобождения, может быть, сразу же по возвращении из лагеря. |
